Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

Капитан окинул взглядом чайхану и удивился, как могла здесь сохраняться такая глубокая тишина при таком стечении народа.

Капитан стал рассматривать шахира с любопытством и вместе с тем с глухой враждой.

Заман-шахир стоял, опираясь большими костлявыми руками о стол и устремив вдаль затянутые белой пленкой большие глаза. Он читал стихи, как заклинание. А перед ним, как в гипнозе, не отрывая глаз от него, плотно прижавшись друг к другу, сидели на полу и стояли у стен туркмены всех возрастов.

Капитан не понимал ни слова, но в энергичном ритме стихов, в самом звучании голоса слепого поэта ему вдруг почудился стремительный топот копыт, блеск сабель и как бы надвигающаяся на него роковая, грозная сила. Ему вдруг стало жутко.

Заман-шахир кончил читать и, утирая платком вспотевшее лицо, опустился на стул. Люди сразу как бы очнулись и закричали с глубоким чувством:

— Спасибо, Заман!..

— Да продлится жизнь твоя!..

— О чем он читал? — спросил капитан переводчика.

— О доблести русских и туркменских джигитов! Капитан поморщился. Его уже начинала бесить дерзость этих дикарей и наглость слепца, который осмелился читать стихи в его присутствии и черт знает о чем.

— Сегодня же, — сказал он офицеру, — этот слепец прозреет у меня и будет славить английских воинов.

Капитан увидел в толпе Шаады, кивнул ему, подозвал к себе и сказал с помощью переводчика:

— Передай мой дружеский привет поэту! Скажи, что я с большим удовольствием слушал его стихи и еще хочу послушать про любовь и свободу. И вот дай ему это…

И он величественно протянул Шаады пачку бумажных денег.

Шаады прошел к Заман-шахиру, сухо и точно передал слова капитана и положил деньги на стол.

Заман-шахир сдвинул брови, и вдруг тонкая усмешка пробежала по его губам. Он встал, приложил руки к сердцу и поклонился, но не в сторону капитана, а прямо перед собой — Шаады и народу. При этом он так неловко взмахнул руками, что смел полой халата деньги на пол. Кто-то поспешно поднял их и положил на край стола. Так они там и остались лежать.

Заман-шахир выпрямился, вскинул голову и стал читать стихи о любви к истерзанной Туркмении.

Он читал так выразительно, что даже иранец-переводчик почувствовал, что у него есть сердце, которое может сжиматься от скорбных дум о родине, об Иране, в сущности таком же несчастном, как и Туркмения.

И опять чайхана замерла в глубокой тишине.

Как только Заман-шахир кончил читать, иранец подошел к нему и после обычных восточных приветствий сказал, что капитан Китс приглашает его к себе в гостиницу, хочет угостить обедом и побеседовать.

— Спасибо, но я уже обедал, — спокойно сказал Заман-шахир, — а побеседовать…

Он встал. Кто-то подал ему его палку, и он пошел следом за иранцем.

Когда капитан подошел к гостинице в сопровождении свиты, к нему подскакал офицер на взмыленном коне и доложил, что фронт прорван, войска отступают и капитану надо уезжать из Мары.

— Хорошо, — сквозь зубы пробормотал капитан и приказал иранцу и индусам: — Отведите этого слепца в мой салон-вагон. Я сейчас приду.

Солнце село. Город быстро погружался во тьму, отчего суматоха на улицах казалась еще грозней и тревожней.

Заман-шахир, опираясь на посох и высоко держа голову, неторопливо шел в кольце индусов, а за ними следовала толпа крестьян.

Путь к железной дороге, к поезду капитана Китса, лежал через Зеленый базар. Там еще был народ, торговцы убирали товары и закрывали свои палатки.

Увидев Заман-шахира, окруженного голоногими индусами с винтовками в руках, люди забеспокоились:

— Куда, куда это его ведут?

— В гости к английскому капитану, — ответил кто-то.

— Э, да ведь лучше идти в гости к голодному волку!..

— Да что же это мы разинули рты? Или ножей у нас нет? — послышался из толпы чей-то молодой, взволнованный голос.

— Э, ножей! — с досадой сказал старик в высокой папахе. — Что ты сделаешь ножами против винтовок? Не видишь, что ли, — вон их сколько стоит?..

И в самом деле, возле поезда с освещенными окнами, задернутыми шторами, стояло не меньше полсотни английских солдат с винтовками.

— Эх, если бы тут был Атчапар! — вздохнул кто-то. — Он не дал бы в обиду такого человека, как Заман-шахир. И где он гуляет со своими партизанами?

— Э, где, где! — сердито проворчал все тот же старик в высокой папахе. — Там, откуда бегут сейчас белые.

Эти вздохи и возгласы долетали до ушей иранца, У него каждый раз судорожно сводило лопатки и холод пробегал по спине. Он думал только об одном: «Скорее, скорее бы дойти до вагона!».