Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

Добравшись до середины ручья, Майка устроила себе привал — у большого валуна имелось дивное углубление, будто специально предназначенное для того, чтобы к нему привалились.

На ощупь валун был теплым, бугристым и, может быть, приходился братом тому извилистому камню, с берега чудесного озера. Девочка осторожно постучала по темной каменной поверхности. Ответа не последовало. Валун крепко спал. Успокоившись, девочка стала думать непростой вопрос:

На вид ручей был совершенно безвреден. Упоенный сам собой, не зная еще, что ему предстоит вылиться в болото, набитое мерзкими жабами, ручей журчал и переливался из пустого в порожнее — он был совершенно чист даже на дне. Только песок и галька. Больше ничего. Ни рыбешки, ни водорослей, ни единого подводного жужика.

Он был исключительно, неправдоподобно чист. Как в лаборатории.

В рядовой природе таких ручьев не водится, но здесь, в чрезмерном лесу он был на своем месте.

Отбросив сомнения, Майка зачерпнула полную горсть несомненно-питьевой воды — от холода у нее ад лоб заныл, такой холодной была вода.

А вот вкуса у воду не было совсем. Спросил бы кто, что она пила, Майка только бы плечами пожала.

Это был никакой ручей. Без цвета, без вкуса, без запаха.

«Если б ручей был ребенком, то он, конечно, был бы очень правильным, вот как Великанова, — подумала Майка, залюбовавшись прозрачностью воды. — Он бы не забывал чистить зубы и мыть руки перед едой. Он всегда был послушным. С ним бы все хотели дружить и посвящали ему стихи».

Майка громко задышала. Ей вдруг стало до обидного жаль, что она не может быть такой, как Великанова.

— Она у вас такая непосредственная. Даже слишком, — однажды говорила Лина-Ванна, жалуясь маме, что Майка вертится на уроках. — Ей надо брать пример с Ксении Великановой. Вот образцовый ребенок.

Тогда Майка клятвенно обещала маме, что будет стараться и даже станет лучше Великановой.

— Я буду образцовой! Я буду посредственной! — кричала она.

Мама в ответ только смеялась. Не верила.

— Я тоже смогу! У меня получится! — упорствовала Майка.

Но теперь, сидя на камне посреди ручья-чистюли, Майке сделалось яснее ясного: мама была права, а она, Майя Яшина, соврала. Ввела в заблуждение, как сказала бы бабка. Не получится у нее быть правильной. Не подходит ей такая прохладная жизнь и все тут. От нее Майке только боль головная.

Подышала, подумала, решила.

— Не очень-то и хотелось, — отбросила она глупую мечту и запрыгала к другому берегу Никакого ручья.

Майка имела вкус. И уж пресным он никак не был.

Противоположный берег ручья оказался уже не изумрудным. Но, усыпанный разноцветной галькой, он был вполне живым.

На мелководье топталась большая птица с красной головой, черными взлохмаченными перьями и пронзительным, как у директора Марь-Семенны, взглядом. Ее оперение богато блестело, будто натертое салом, а голова по-петушиному дергалась, обращая к Майке то один, то другой слезящийся глаз. Как и все обитатели этого странного мира, птица вела себя исключительным образом.

Она, вот, плакала и пела. Пела и плакала.

Слезы блестящим потоком лились у нее из глаз, омывая и без того яркий черный наряд, который можно было бы назвать вдовьим, если бы не задиристая красная голова. А песня была гортанной и нравоучительной:

— Нет, не я, нет, не я, — весело подпела девочка, дослушав песенку с моралью.

Оценив Майку поочередно обоими глазами, птица растопорщилась еще больше.

— Знаю-знаю, — прокудахтала она. — Перо тусклое, клюв мелковат. Куда тебе до майя, — и залилась слезами.

— Вы меня не поняли, я — не мальчик, а девочка. А зовут меня точно так, как вы сказали — Майя.

— Кто зовет? Куда зовет?

— Родители, кто же еще?

— Что такое? Кто такое?

— Мама и папа. Все, как полагается.

— Кем полагается? Куда полагается? Кто положил?

— Никем. Никуда. Никто, — Майка постаралась ответить быстро, по порядку, но теперь не была уверена, что все сказала правильно.

— Кто-кто-кто, — закудахтала птица, ероша блестящее оперенье и топоча по воде жилистыми лапами.