Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

— Ушла, — растерянно произнесла мышь, поводя перед собой лапками.

— Удалилась, — сказала крыса, утратив Майкину туфлю.

— Туда ушла.

— Оттуда удалилась.

Крыса и мышь указывали друг на друга, а сами о том не подозревали. Глаза-то они так и не открыли.

— Никуда я не ушла, — сказала Майка.

— Не догнала, — сказала крыса, ощупывая опустелое пространство вокруг себя.

— Не поймала, — сказала мышь, вертясь вокруг своей оси. — Вся такая беленькая.

— Вся такая серенькая, — сказала крыса.

И та, и другая, были совершенно правы. Палец у Майки был не темнее белоснежной мышиной шкурки, а обувь ее, пропылившаяся в жемчужной пустыне, посерела до крысиной пепельности. Они говорили по-разному об одном и том же.

— Я здесь, — сказала им девочка. — Да, раскройте же вы глаза! — в она притопнула.

Но те лишь закачались из стороны в сторону, словно опьяненные. Глаза их были все также крепко зажмурены, а лапки они воздели к небу.

вразнобой запищали они, —

— Большой привет! — буркнула Майка.

Странно: эти существа утверждали, что видели, хотя глаза их были закрыты; они говорили, что слышали, хотя и на сей счет у девочки были серьезные сомнения.

Дело было ясное: и белая мышь, и серая крыса были лунатиками. Они спали, а во сне искали луну, не подозревая, что на небе уже давным-давно висит солнце и пора бы открыть глаза. «Ну, ничего, вот скоро они проснутся и все поймут», — уходя подумала Майка.

— О! Манна-мана! — догоняли наивного ребенка чужие восторги. — О! Манна-мана!..

Но вот наступил черед симпатичного болотца. Небольшое, нежно-зеленое, будто новорожденное, оно легко скакнуло Майке под ноги. Вот, казалось, только что была тропинка меж кустов, а вот — ноги уж ступают по мшистым кочкам.

Хоть и юное на вид, болотце имело все приметы взрослой топи: здесь были и юркие стрекозы, и водомерки в тинистых лужицах, и хор невидимых лягушек, и большая бабочка. Она мельтешила ярко-желтыми крыльями с синими пятнышками — словно подмигивала. Майка, не раздумывая, приняла приглашение.

— Прыг-скок, прыг-скок, чтоб никто не уволок, — запела она, следуя за махаоном меж лужиц, улыбавшихся то там, то сям.

Одна из кочек оказалась такой большой, что была будто и не кочка вовсе, а будущий холм.

— Ах!

На кочке-выскочке лежало белое фарфоровое блюдце с синим ободком, а на блюдце сидела жаба — пухлая, салатовая, в тон болотцу, с большими ртом, выпученными глазами и перепончатыми лапами — все как полагается. На плоской голове ее зубцами кверху торчал старый волан для игры в бадминтон. В одной лапке жаба держала вилку, а в другой ложку.

— Прямо королевна, — Майка не могла отвести от жабы глаз.

Махаон был того же мнения. Он замер на одном из уцелевших зубцов самодельной короны, синие глазки на его желто-черных крыльях теперь сияли самоцветами.

— Уйди, не для тебя цвету, — жаба повела пупырчатой головой. Махаон отлетел в сторону деревьев.

— Чем вы цветете? — спросила Майка, ступив на кочку-холм. Она прежде не встречала цветущих жаб и страшно заинтересовалась.

— У тебя глаз нет? — выпучилась на нее болотная королевна. — Зеленью цвету. Богато. Вся насквозь — с головы до последней перепоночки, — она требовательно постучала вилкой по тарелке. — Цвету, потому что мечту имею.

В какой мечтательный мир угодила Майка: все только и знают, что мечтать. Когда жить успевают?

— Выделиться хочу, — квакнула жаба. — Стать особой. Вот придет за мной мой суженый, а я тут его поджидаю, готовая по всей форме.

— Наверное, это очень трудно — выделяться, — предположила Майка. Украшения болотной королевы выглядели не очень удобными. Корона, вон, едва держалась на плоской жабьей головенке.

— Красота жертв требует, — сказала та, а дальше протяжно пропела, —

Майка вздохнула. А что тут скажешь, кроме вздоха? Красиво ж.

— Ты дуться могешь? — спросила ее жаба.

— Бывает иногда, — без охоты призналась Майка.

— Неправда. Не могешь. Нет у тебя способности. Где твои щеки, чтоб их дуть? Нету. А моя пятиюродивая кузина дуться умела больше вола. Выше всех бычилась.

— И не лопнула?

— Только надорвалась малость. Зато обрела свое счастье с циркачом. На юга улетела. Ее в последний раз с пеликаном Кузькой видели.