Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

— Каких перемен?

— Чтожных, — пояснила Сима. — В моем судьбоносном сне они все поняли, что я самое чтожное существо и стали бросать в меня венки с хорошими словами.

Майка поежилась:

— Холодно, наверное, на пьедестале стоять, если ты не памятник.

— Так я и не стою! Я парю и летаю! Счастливая, просто невозможно! — заново переживая свой сон, кенгуровая тетя замерла.

Майка попробовала себе вообразить, как можно стоять на пьедестале и одновременно счастливо летать, но у нее ничего получилось.

— И когда сбудется ваш сон? — спросила она.

— Судьба любит, когда ее зовут, — произнесла Сима странные слова. — Сбудется, когда корявка станет примочкой, а ВВП удвоится! — и посмотрела на Майку так, будто той все должно быть ясно.

Тетя Сима ошибалась. Девочка заплутала в кенгуровых снах так бесповоротно, что выход был один: проснуться.

Но гимназистка не прошла даже пятой части своего пути и потому всего лишь произнесла самое пустяковое, что могло придти ей в голову.

— Очень приятно.

— А виной тому будет сиротская песня… — добавила Сима.

— Я, наверное, пойду.

— Спасибо, я буду ждать, — глаза тети Симы увлажнились. Странный народ, эти тети.

Страдалица поклонилась, будто артистка после выступления, и неуклюже попятилась. Кусты застонали, раздвинулись и с треском поглотили диковинного обитателя изумрудного леса.

Но чудо! Голос тети Симы остался при Майке.

Девочка пошла дальше, по извивам едва заметной тропинки, а за ней по пятам следовали заунывные слова:

Тоскливый напев плохо подействовал на ребенка. Изумрудный лес жил свой истошной жизнью, а Майке вдруг сделалось холодно и одиноко.

Девочка вспомнила про Мойслу и Ратлу. Посторонний мир украл у них разговорные способности, но она чувствовала, что в чем-то большом и главном жужики остались прежними. Они были хорошими. Вот как и эта тетя, которой чего-то недодали.

Девочка покричала налево и направо, вперед и назад. Жужики не отзывались.

«Бросили на судебный произвол», — ей стало совсем грустно. Она захлюпала носом.

— Кап-кап. Капает, — послышался тихий вежливый голос.

— Из Чесучовых? — спросил кто-то непонятно что.

— Из обыкновенных, — вмиг передумав плакать, сказала Майка.

— С кем не бывает, — участливо произнес неизвестный, и тут Майка заметила на пеньке симпатичный грибок.

Он был чудо, как хорош: с ярко-ржавой шляпкой, желтенькой ножкой, на которой завивалась тоненькая стружечка-носик, а по бокам ее — глазки, мелкие, но очень выразительные пятнышки, похожие на лесную труху. Грибок был такой приметный, что Майка удивилась, почему это он не бросился ей в глаза первой.

«Наверное, опенок», — подумала девочка. Из всех грибов, которые она знала, это название подходило желто-рыжему грибку лучше всего.

— Вас как зовут? — присев рядом, спросила Майка.

Грибок-милашка легонько покачался.

— У меня много имен, и все сложные — тебе, обыкновенной, наверное, не понять, — наконец вымолвил он.

«Какой многосложный опенок», — с уважением подумала Майка.

— Вы здесь что-то ищете? — осведомился гриб.

— От меня друзья убежали, — призналась она.

— Не рекомендую заводить друзей. Они вечно против кого-то дружат, — сказал Многосложопик (все название полностью и целиком Майка боялась выговорить даже в уме). — Я, например, обычно гуляю со свитой.

«Странно», — подумала девочка. На пеньке гриб был один, как перст судьбы.

— …Но сегодняшнее утро просто взывает к уединению, — добавил он, словно поняв невысказанный Майкин вопрос. Многосложопик был очень чуткий. — Вы любите поэзию?

— Мне нравятся пышные стихи, — призналась Майка. — Про высокие чувства. Чтобы была идея, и она непременно раскрывалась в самые неожиданные стороны, как карательная десница…

— Одобряю такой выбор, — перебил ее грибок. — Хотите, я удовлетворю ваше давнее желание? — он сделался совсем уж царственным. — Я исполню сочинение одного гениального автора.

Майка замерла: она еще ни разу не видела, чтобы сочинения исполнялись — обычно их писали, а в лучшем случае, из них зачитывались самые интересные места.