Марта Кетро - Хоп-хоп, улитка

Исходя из нового опыта, прихожу к выводу, что ремонт — это грязно, дорого и ужасно нервно. Про то, что его нельзя закончить, а можно только прекратить, все знают. Но если вам надоел ваш брак, а принять решение о разводе как-то не хватает духа, начните ремонт, и, уверяю вас, всё произойдет легко, как открыть бутылку итальянским штопором — раз, и вы уже расстались.

— Приходи завтра в театр, — попросила подруга. — У нас будет «зложопая кошерная леди», поможешь. «Надо же, — подумала я, — как широко шагнул современный театр». Позже оказалось, что спектакль называется несколько иначе, но я уже была заинтригована. Чувствуя себя Настоящей Работающей Женщиной, завела будильник на одиннадцать утра. Поднявшись в неслыханную рань, в два уже смогла выйти из дома. В качестве еды взяла с собой «ужин затюканного костюмера» — кедровые орешки и кусочек плесневого сыра. По-моему, очень скромно.

Так вот, привнесенный в название эпитет полностью оправдался. Спектакль и правда оказался какой-то… недобрый… Актрисы страшно нервничали. Одна, например, главная героиня обогатила мой лексикон новой коммуникативной конструкцией «в п…ду бля» — это выражение она использовала то ли в качестве обращения, то ли формулы вежливости, то ли еще с какой сакральной целью, но все ее фразы непременно его содержали. Где-в-п…ду-бля-платок? Я задумалась над правильным ответом: если формировать его по законам английского языка, то нужно отвечать «не знаю-бля-в п…ду», наверное? Пока я думала, она с криками скидывала с ног туфли, и эти остроносые снаряды буквально свистели над головами. Потом она в судорогах натянула платье и следующие пять минут медленно расчесывала волосы. В партитуре спектакля сцена называлась «быстро переодеть актрису». Это был нормальный рабочий момент, как мне позже объяснили.

Собственно, спектакль поразил мое воображение чудовищной неполиткорректностью. За первоисточник бралась пьеса Шоу «Пигмалион», только здесь вместо превращения девушки «из низов» в аристократку русскую женщину перевоспитывали в еврейку. То есть она из неполноценной нации, а из нее человека сделают. Она торговка пивом, а ее в конце второго действия в ресторан пустят. И вроде даже в Израиль — в красном бархатном платье и павлово-посадском платке. Насчет Израиля не поручусь — под конец старалась не слушать. Они там все время шутили, причем в каком-то гнусном стиле: вроде бы никакого юмора «ниже пояса», но неизвестным способом им удавалась генерировать пошлость запредельного уровня, как именно — загадка, которую мне не разрешить, потому что мои эстетические предохранители перегорели еще на слове «коммуняка» в середине первого акта.

Персонал тоже отличается оригинальностью. С одной стороны, исполненный надменности старший костюмер, который протягивает истеричному актеру тысячную купюру со словами «пойдите и купите себе чистых носков». А с другой — директор театра, полчаса бегавший вокруг меня с криками «смотрите не сожгите!», пока я смиренно гладила хлопковый медицинский халат. Для справки — сжечь его можно, только если забыть на нем утюг на полчасика, но все равно никто не заметит, потому что халат уже весь покрыт пятнами и ожогами от сигарет.

Питаются они там совсем уж странно: мацой с плавленым сырком, только плесень на нем, в отличие от моего бри, выращена не унылыми французскими сыроварами, а образовалась натуральным, экологически чистым способом.

В общем, завораживающее место, но сомневаюсь, что оно мне подходит.

Во-первых, кроме праздничной стороны, вроде ведения спектакля и обслуживания главных героев, есть еще ежедневная рутина, например, стирка, глажение и массовка, которая теряет свои вещи, как осенний лес — листву: регулярно, обильно и неотвратимо. А виноват, естественно, костюмер.

Во-вторых, у меня все-таки недостаточно высокая самооценка, чтобы без ущерба для нее заниматься работой горничной и прачки.

В-третьих, всеобщая банальность персонажей меня огорчает. Там все «классическое» — классические «театральные старики», классическая «главная героиня», даже монтировщики и те кажутся принятыми на роль классических монтировщиков: один большой, громогласный, всеми уважаемый матерый театральный крыс, а второй — типичный «пьющий интеллигент», который матерится шестистопным ямбом («Какая б…дь кладет свой веер в люльку?!»), а после спектакля заунывно играет на флейте в опустевшем театре.

Мне почему-то не хочется наниматься на роль классической костюмерши, которой актрисы говорят «девочка» и посылают за сигаретами, а потом поверяют свои сердечные тайны.