Юли Цее - Орлы и ангелы

Я слышу, как они идут, сказала она.

Ничего ты не слышишь.

У меня орлиные уши, сказала она.

У орлов, ответил я, нет ушей.

И тут она начала гудеть. Каждый ее вдох-выдох сопровождался неким звуком, сперва еле слышным, но недолгое время спустя — уже пронзительным, как будто в груди у нее находился духовой инструмент или музыкант, на этом инструменте играющий. Я сбегал за книгой, я начал читать ей вслух, но прерывистое гудение тут же сменилось неумолчным, уже не в лад дыханию, похоже, ее инструмент научился обходиться и вовсе без воздуха. Я выронил книгу, схватил Джесси за плечи, затряс, пока этот звук не прервался и она начала ловить воздух жадно разинутым ртом, словно утопленница, только что вытащенная на берег.

Когда я была маленькая, хриплым шепотом начала она, Росс вечно показывал мне теннисный мяч, в котором он сделал прорезь. И этот мяч раскрывал рот, если нажать ему на щеки. Росс даже заставлял его разговаривать. Выглядел он карликом и при этом квакал. Джесси, квакал он, ты слишком много болтаешь. И всем мешаешь своей болтовней. Тебе надо помалкивать. Иначе случится несчастье. И вот, квакал, посмотри, как меня за такую же болтовню наказали. И рот раскрывался еще шире. А потом вся голова разваливалась на две половины. И я обещала ничего не говорить. Хотела стать немой, как рыба. Всегда обещала и каждый раз нарушала обещание.

Джесси, сказал я, ты отнюдь не болтаешь слишком много. Мне нравится, когда ты разговариваешь.

Но она меня уже не слышала.

А сейчас меня накажут, сказала она, страшно накажут. Я слышу, как они идут.

Я затряс ее, она снова начала гудеть, я кричал ей в самые уши, она не реагировала. Ее тело обмякло, мне приходилось поддерживать ее, не то бы она свалилась со стула. Я помчался в комнату за одеялом и завернул ее так, что только уши торчали наружу. Ты рыбка, объяснил я ей, а рыбки спят, когда их укрывают.

Оставаясь снаружи, во внешнем мире, и борясь с чем-то, разыгрывающимся в ее голове, с чем-то, чего я даже толком не понимал, я стремился сейчас лишь к одному: бодрствовать, не сойти с ума самому, продержаться с нею всю ночь до рассвета и не потерять при этом надежду на то, что завтра все-таки наступит. Продержаться мне помог кокс, который я вновь и вновь таскал из ее холодильника. Кокс — и ненависть.

Твоя Джесси…

Голос у Клары срывается. По-моему, она первый раз назвала ее Джесси, а не Тусси или еще как-нибудь в том же роде.

Говори громче, подсказываю, я глухой.

Совершенно ясно, что громче у нее не получится, мне просто хочется ее помучить.

Твоя Джесси, говорит она, возможно, была не такая уж сумасшедшая.

А выстрелить себе в ухо, говорю, это что, нормально?

В некоторых ситуациях, пожалуй, говорит Клара.

Внезапно она открывает глаза, она встряхивается, качаясь, как верблюд, слишком долго простоявший на коленях. Ее суставы хрустят целой очередью звуков, различающихся по высоте и силе. Сейчас она по-настоящему бледна; загар — только тонкий слой грязи на поверхности кожи. Дышит она, как будто за ней гонятся, пот на лице вполне мог бы оказаться и кислотой, от него на лбу, на щеках и над верхней губой остаются красные пятна. Я тоже встаю, после долгого сидения на каменном полу у меня ноют кости. Улица совершенно пуста, зной вытаскивает застоявшиеся запахи отовсюду: пахнет испражнениями, бензином и помойкой. Я вижу куницу, перебегающую через дорогу прямо под колесами.

Макс!

Она хватает меня за руку. Она валится, я удерживаю ее за волосы, оттянув их к затылку. Что-то в ее животе урчит, этот звук напоминает мне о конторском фонтанчике питьевой воды с большим прозрачным резервуаром и колонкой бумажных стаканчиков. Когда наполняешь стаканчик доверху, из глубины поднимается газовый пузырек, похожий на прозрачную медузу. Клара открывает рот, срыгивает водой, чистой, как из только что купленной бутылки.

Макс, помоги мне, говорит она, помоги мне.

Беру ее руку в свою и гляжу на часы у нее на запястье.

Через два-три часа стемнеет, говорю.

Да, говорит, пожалуйста, выключи свет.

А до тех пор мы останемся здесь, говорю я.

Опять укладываю ее на каменный пол, еще ближе к входной двери. Из правого уголка ее рта вытекает немного белой слюны.

Наверное, было бы лучше каждый раз после того, как я к ней прикоснусь, мыть руки.

Ты кричал, говорит Клара.

Гамак отчаянно раскачивается, судя по всему, я бился, а может, и бьюсь, а может, еще и кричу.

Лежи на месте, говорит Клара.