Юли Цее - Орлы и ангелы

Когда Джесси повернулась ко мне, я обнаружил у нее на правой щеке только что просохшую слезу.

Почему, спросила она, тебе все время хочется ко мне притрагиваться?

Это был трудный вопрос, и заранее заготовленный ответ у меня отсутствовал. Потому что это приятно, скованно сказал я.

Тебе, может быть, сказала она. Но не мне.

Строго говоря, я это знал, тем не менее из ее уст эти слова стали для меня шоком. Я почувствовал себя поставленным на место, и это еще в лучшем случае.

Тебе что, НЕПРЕМЕННО нужно дотрагиваться до женщин?

Нет, поспешил я с ответом.

Это хорошо, сказала она, потому что я с тобой НЕ МОГУ. Но ты должен все равно со мной оставаться. Потому что больше у меня никого нет.

Каждое ее слово причиняло мне боль, словно бритвой полосуя живот. И бессмысленно было бы ей что-нибудь возразить. Я заставил себя встряхнуться.

А как там Росс, спросил я.

Герберт и Росс, сказала она, убьют меня, когда найдут.

Я все время терял нить разговора, глаза Джесси были слишком широко раскрыты, она чересчур часто дышала, а ко мне, как назло, привязалась мысль о том, каково бы оно было — спать с нею. Впервые я подумал об этом с такой определенностью и почувствовал себя извращенцем, хотя ей было двадцать шесть лет и она не состояла со мной в кровном родстве.

Не преувеличивай, сказал я. В конце концов, они тебе отец и брат.

Сейчас уже нет, ответила она, к сожалению.

Мы присели на лужке, послушали птичек, детишек и собачек, резвящихся в некотором отдалении от нас на газоне. День был как день.

Можешь, конечно, не верить, после некоторой паузы сказала Джесси. Но ведь Шершу они убили. И тебя скоро тоже захотят.

Что же вы такое натворили, прошептал я.

Она не ответила. Стала, не вырывая из земли, заплетать траву в косички.

Куупер, сказала она потом, одной мне не выпутаться.

Я лег на спину, закрыл глаза и почувствовал, как второстепенно все, о чем мы толковали. Сцепил руки и принес клятву лугу, небу и деревьям никогда не оставлять Джесси.

Кончай с этим, говорит Клара, не могу слышать такой херни.

Меня удивляет, что она вообще в состоянии воспринять хоть что-нибудь, не говоря уж о том, чтобы пуститься в препирательства, и сказанное ею меня бесит. Ее голова так запрокинута, что артерии, пульсирующие на шее, кажутся натянутыми электропроводами. У меня возникает искушение надавить на них большим пальцем и посмотреть, что выйдет.

Похоже, говорю, ты только что сказала, что мне следует прекратить наговаривать на твои паршивые кассеты?

Мне плохо, шепчет она.

Это я уже слышал, говорю.

Нет, говорит она, я хочу сказать: по-настоящему плохо.

Дорогая, говорю, я все же дорасскажу этот эпизод до конца, а потом…

Прошу тебя, молит она, успокойся. Это от тебя мне так плохо.

Я вообще ничего не делаю, говорю.

Похоже, меня вырубают, говорит она, причем ты держишь палец на кнопке.

Мужчина всегда виноват, говорю, а женщина страдает. Повелось испокон веков.

Умоляю тебя, говорит, пощади.

Отворачиваюсь от нее. Она спятила.

Знаешь, сказала Джесси, золотые рыбки такие глупые.

Я открыл глаза. Высоко-высоко в небе вились птицы, снизу казавшиеся инфузориями в объективе микроскопа. Джесси сидела прямо и выглядела вполне включенной. Я не понимал, спал я только что или всего лишь видел сон наяву. Так или иначе, мы по-прежнему были в парке, я вспомнил, что мы собрались было в ресторан и что, кроме того, я хотел ее о чем-то спросить.

Золотые рыбки, сказала она, снуют туда-сюда по аквариуму, на обратном пути они уже не помнят дорогу вперед, а на пути вперед забывают дорогу обратно.

Лежа я достал из кармана сложенный лист бумаги, это была цветная ксерокопия газетной страницы, и на фотографии красовалась поп-певица Цеца, являющаяся одновременно владелицей нескольких югославских и албанских кредитных институтов, она была окружена восемью детьми, лишь один из которых — и я не знал какой — был ее собственным. Чуть в сторонке стоял ее муж Аркан — стоял, нагло ухмыляясь в объектив.

Джесси, спросил я, ты когда-нибудь видела этого человека не на снимке, а в жизни?

Я подметил вороватый стремительный взгляд, который она бросила на фотографию.

Потому что им кажется, будто они в море, сказала она.

Я вновь сложил листок.

Золотые рыбки живут в пресной воде, сказал я.

Она нагнулась ко мне, при этом все ее лицо оказалось занавешено волосами.

Ты ничего не понимаешь, страстно сказала она. Золотые рыбки такие глупые, им невдомек, что есть разница между пресной водой и соленой.