Юли Цее - Орлы и ангелы

Который час, спросил я, и где мы, мне надо отлить.

Шерша встрепенулся и, сощурившись, прочитал надпись на одном из неосвещенных дорожных указателей.

Двадцать девять километров до Сан-Северо, сказал он.

Это было одно из последних в череде городских названий, которые мне надлежало выучить наизусть. Мысленно я попытался разбить весь наш путь на этапы, с тем чтобы вычислить остающуюся дистанцию.

Больше двух часов это не займет, сказал я.

Да и не надо, ответил он, мы приедем ровно к полуночи.

К тому моменту, когда впереди показалась следующая парковка, мой мочевой пузырь вздулся так, что я не понимал, как выберусь из машины. В низу живота у меня словно бы ворочался здоровенный камень. Скрючившись, я отбежал от автомобиля и у первого же столба расстегнул ширинку. Шерша последовал моему примеру. Свет на стоянке не включили, и кругом стояла кромешная тьма. Шорох двух струй о сухую траву казался мне несуразно громким. Вокруг нас на земле расплывались коричнево-белые лепехи: водители грузовиков навалили куч вперемешку со скомканными бумажными носовыми платками. Шерша управился раньше меня и лихо застегнул молнию на джинсах. Краешком глаза я углядел, что на нем нет трусов.

Вдруг он резко выпрямился и хотел было хлопнуть меня по плечу, но, промахнувшись, угодил в пустоту.

Эй, обернись-ка! Глазам не поверишь.

Я развернулся на сто восемьдесят и встал рядом с ним. Стоянка выглядела точь-в-точь как раньше: широкая бетонированная площадка без каких бы то ни было опознавательных знаков, затоптанный газон с примыкающим к нему забором, несколько скривившихся деревьев. Лишь одна перемена успела произойти. Нашей машины на месте не было.

Ты ключ в зажигании оставил, хуесос несчастный, шепнул Шерша.

У меня сердце ушло в пятки, и тут же кровь ударила в голову с такой силой, словно в глубине тела забил родник. Потом я посмотрел вниз, на руку, все еще держащую двумя пальцами, большим и указательным, член, с которого меж тем успела упасть последняя капля. Средний, безымянный и мизинец оставались сложены в полукулак, из которого бороздкой наружу торчал ключ от двигателя. Застегнув брюки, я предъявил ключ Шерше. Выглядел ключ в отсутствие машины смехотворно.

Блядство, прошептал Шерша, какое блядство!

Внезапно он расхохотался и захлопал себя по ляжкам.

Итальяшки, мать твою!

А паспорт у тебя при себе, спросил я.

Мы дружно схватились за задние карманы.

Все ясно, сказал он.

Они нас четвертуют, сказал я.

Мы же не виноваты, возразил Шерша, они обойдутся с нами по-человечески.

Это меня радует, сказал я.

Какое-то время мы помолчали.

Ох ты, внезапно воскликнул он, а мои кассеты, а моя «трава», а мои сигареты…

Я улегся на спину, благо асфальт был теплым. Я пытался вымести все мысли из головы, отделить душу от тела и полететь куда-нибудь далеко-далеко — в интернат, или к матери, или хотя бы в Бари. Когда на стоянку прибыла еще одна машина, оторвав своими фарами наши тени от тел и разметав их по опушке ближнего леса, было самое начало второго. Шерша вскочил с земли и бросился к начавшему было выбираться из машины итальянцу. Тот испуганно закрыл руками лицо, спрятался в салон, и его автомобиль со скрежетом сорвался с места.

Класс, сказал я.

Заткнись, сказал Шерша.

В следующей машине за рулем была женщина. В салоне горел свет, озаряя ее пышные смоляные волосы.

Ну вот, сказал Шерша.

Провел ладонями по лицу и на сей раз не сдвинулся с места, предоставив женщине возможность подойти к нам самой.

Do you speak English, спросил он.

Три минуты спустя я сидел на заднем сиденье, подтянув колени к груди. Машина была крошечная, практически двухместная, с двигателем на месте багажника, то есть прямо у меня за спиной, и гудел он так сильно, что я был не в состоянии разбирать разговор на передних сиденьях. Время от времени женщина угощала Шершу сигаретами с фильтром, и он через спинку сиденья давал мне разок-другой затянуться. Она была всего на пару лет старше нас, где-то чуть за двадцать, ехала исключительно по правой стороне и на скорости не больше девяноста.

В полтретьего мы очутились в центре города. Я увидел сравнительно крупное и освещенное здание и понял, что это вокзал; девица доставила нас на условленное место встречи. На прощание Шерша забрал ее лицо в две руки, она потупилась, торопливо вернулась в машину и уехала.

Ночь была ясной, стало немного прохладней, температура стремительно приближалась к идеалу.