Роберт Уоррен - Место, куда я вернусь

— Я еще помню, как это действовало на одного белого парня, — заметил я.

— Я не о том, — сказала она. — И вообще ты не черный. А когда он заполучил то, чего так хотел, это были для него, наверное, очень сложные и интересные переживания — ну, словно какая-то новая игра. На самом деле я не знаю, что он чувствовал, но знаю, что чувствовала я. На первых порах это был просто способ показать язык Лоуфорду и, можно сказать, всему Нашвиллу. А что до всяких сложностей, то я же постоянно слышала про то, каковы черномазые в постели. В общем, так или иначе, у нас настоящий прочный старомодный брак, как положено в южных штатах, с благословения Божьего и Джеффа Дэвиса. Несмотря на то что мой муж говорит по-итальянски, как тосканец, на хинди, как эти черные, хоть они и не черномазые, и по-французски, как магараджа. Кстати, ты обратил внимание, какое у меня итальянское произношение?

— Обратил, — сказал я, — и я им просто восхищен.

— Ты бы послушал, как я говорю по-французски, и я прочитала множество французских книжек. Надеюсь, ты помнишь, что и латынь давалась мне неплохо.

— Помню и преклоняюсь.

— А хочешь, я тебе расскажу про Леви-Стросса и структурализм?

— Нет уж, спасибо.

Она ненадолго задумалась, а потом сказала:

— Мы женаты уже давно. И не то что состарились, но, конечно, уже не так рвемся в бой. И иногда вместо того, чтобы срывать друг с друга одежды, просто сидим и вспоминаем что-нибудь из прошлого. Про дагтонскую школу и что там бывало, или переходим на негритянский говор, как говорили в трущобах, где он когда-то жил. И чем дольше мы живем среди итальяшек, и латинов, и лягушатников, и даже джон-булей, тем больше наша семья становится похожа на старозаветные семьи белого Юга, где на стене над кроватью висит флаг Конфедерации.

Я тихо промурлыкал первую строчку «Дикси». Она бросила на меня испытующий взгляд поверх остатков десерта, фруктов, сыра и рюмок из-под коньяка.

— Что-то я не припомню, чтобы ты так близко принимал к сердцу Безнадежное Дело [29] «Безнадежное Дело» — в разговорной речи американцев-южан обозначение борьбы южных штатов за сохранение рабства во время Гражданской войны в США. .

— Ошибаешься, — сказал я.

— Что-то я не припомню…

— Ты все прекрасно помнишь, — возразил я. — Все грубые объективные факты. Но внутренняя реальность — это совсем другое. У меня самого дело безнадежное.

— Прости меня, приятель, — сказала она, — excusez-moi, excusez-moi, mon vieux, mon cher, mon petit chou [30] Извините, извините, старина, мой милый, мой малыш (фр.). , только время летит ужасно быстро. Où sont les neiges d’antan [31] Где снега минувших лет? — рефрен сонета Франсуа Вийона (XV в.) (фр.). , и les lauriers sont coupés [32] Лавры уже срезаны — строчка из старинной французской песенки, сопровождающей игру в фанты (фр.). , но если бы мы сейчас выпили еще по рюмке коньяка…

— Мы уже выпили по три, — сказал я.

— …А потом, — продолжала она, пропустив мои слова мимо ушей, — поднялись бы в numero ventuno, или ventidue [33] Номер двадцать первый или двадцать второй ( ит.). , или какой там у тебя номер в твоем вшивом отеле, то мы могли бы, quest’ora del tramonto… [34] В этот час заката (ит.).

— Но еще не закат, — возразил я.

— Я выражаюсь образно, — заявила она спокойно, как будто ничуть не захмелела, — и ты, выражаясь образно, ошибаешься. Мы оба приближаемся к закату. Но не забудь, что закат — то есть il tramonto — часто венчает день.

Она вдруг встала, не пошатнувшись, и выпрямилась во весь рост — нарядно и в то же время просто одетая, с грудью, лишь чуть погрузневшей под платьем, в аквамариновой косынке, скрывающей едва заметные складочки на шее, и ее скульптурно-суховатое лицо и аметистовые глаза осветились на мгновение сиянием былой красоты, чарующей, как безупречная игра великой актрисы, в последний раз вышедшей на сцену.

Звонким, уверенным голосом она сказала:

— Все это дерьмо.

И среди изумленного молчания направилась к выходу.

Официант, который издали внимательно наблюдал за нами, каким-то чудодейственным образом мгновенно оказался рядом и положил передо мной счет. Столь же чудодейственным образом у меня хватило денег, чтобы расплатиться, хоть и не так щедро, чтобы удостоиться его поклона, и я тоже пошел к выходу.

На пустынной улице я увидел Розеллу — словно светлый язычок пламени, трепещущий на ветру. Я знал, что она слышит мои шаги, потому что ботинки у меня были подбиты железом, но она не обернулась. Она не повернула головы даже тогда, когда я поравнялся с ней, а просто продолжала идти — рядом, но в некотором отдалении.