Дидье Ковеларт - Евангелие от Джимми

Я откидываюсь на спинку стула, голова плывет, в глазах темно; воодушевление борется во мне со здравым смыслом, вера в силу, которую он мне приписывает, с сознанием своего полнейшего бессилия.

— Не обольщайтесь, Дамиано.

— Что?

В горле у него опять хрипит и булькает, он пытается отдышаться, осев, точно надувная лодка, из которой выпускают воздух, и снова смотрит на меня безумными глазами.

— Ватикан в письменном виде объявил меня самозванцем и еретиком; мне запрещено раскрывать свое происхождение, а если я это сделаю, христиане, которые вздумают слушать меня, будут отлучены от церкви.

Он долго молчит, прикрыв глаза. Дыхание его становится ровнее. Я уже собираюсь встать и тихо уйти, но тут он говорит почти нормальным, разве что с легкой одышкой, голосом, не поднимая век:

— Я прошу вас об этом, я. Я даю вам инвеституру. Она ничего не стоит, кроме целой жизни, отданной за веру и уважение к науке, она ничего не значит перед постановлениями курии, но я прошу вас, Джимми, я вас умоляю, исполните вашу миссию.

Я отвечаю мягко, но решительно:

— Белый дом не пойдет за мной. Что я могу сделать без официального разрешения и без опоры на властные структуры?

В его взгляде я вижу ненависть. Теперь я для него всего лишь молодой человек — молодой негодяй, который посмел его ослушаться и будет жить, когда его не станет.

— А Иисус — Он на что опирался? Разве за Ним стояла сверхдержава? Разве Он пришел на готовенькое? Он был один — и в этом была его сила, всей своей слабостью человеческой восстал Он против сил земных, и сердца униженных и обездоленных открылись Ему!

Я вскакиваю, раздраженно бросаю в ответ:

— Но Он был Богом, рожденным от Бога, Светом, рожденным от Света! Меня-то не Дух Святой извлек из Плащаницы, а ученый-мегаломан в лаборатории!

Старик упрямо качает головой, ждет, когда я успокоюсь.

— Вы не более одиноки, чем Он, Джимми, все, что было у Него, есть и у вас.

— Он-то шел не вслепую.

— Он исполнял волю Отца своего.

— Потому что знал ее.

Кардинал так и остается с открытым ртом, видно, доводы застряли у него в горле после сказанного мной. Его устремленные на меня глаза сужаются, вместо слов вырывается всхлип. С каждым содроганием груди из глаз скатываются слезы. Он думал распалить меня, раззадорить, убедить — и понял, что ничего не вышло. Что сказать ему? Не возьмусь же я в самом деле за переустройство мира, ни на что не надеясь, кроме как доставить удовольствие столетнему старцу, который напридумывал про меня сказок и подпитывает ими свою едва теплящуюся жизнь, уповая на меня, исполнителя неподъемной миссии. И все же я смотрю на него, такого разочарованного, такого одинокого, и меня снова тянет на подвиги во имя заранее проигранного дела, которое мне не по плечу.

— Вы еще здесь? Вам же было сказано: пять минут! — Это входит, чеканя шаг, сестра и тотчас набрасывается на меня: — Все, теперь дайте ему отдохнуть: его любимый сериал сейчас начнется.

Она поворачивает кресло, включает телевизор, опускает штору и уходит. Залитый мягким светом кардинал с отвисшей губой таращится на экран, где сидящая на диване парочка держится за руки под бразильскую музыку. Я досматриваю сцену до конца, а потом ухожу бесшумно, на цыпочках: он засыпает.

— Я так и знал, что ничего не выйдет! — простонал Бадди Купперман, рухнув в кресло в стиле Людовика XV. — У Ватикана лучшие спецслужбы в мире! Наивно было полагать, что пожертвование больнице гарантирует молчание пятнадцати свидетелей и что достаточно на десять дней упрятать Джимми в монастырь, чтобы замять дело!

Вошедший перед ним в угловой кабинет судьи Клейборна Ирвин Гласснер повернулся к координатору и холодно отпарировал:

— Решение курии было принято задолго до поездки в Лурд. Наивно было другое — думать, будто письменный отказ Джимми от имущественных притязаний станет очком в его пользу: дело не в наследстве, для церкви это вопрос принципа. Прочтите!

Поджав губы, судья протянул Купперману ордонанс за подписью кардинала Никелино, главы Конгрегации по вопросам канонизации святых, отсканированный и присланный из Рима епископом Гивенсом:

«Рассмотрение прилагаемого досье не представляется возможным, как в научном плане, так и с точки зрения канона. Поскольку пробы крови, якобы взятые со Святой плащаницы 21 апреля 1988 года, изымались без официального разрешения и надлежащего контроля, комиссия не считает целесообразным рассматривать какие бы то ни было результаты опытов с образцами, подлинность и происхождение которых не могут быть гарантированы. Таким образом, любое упоминание вышеуказанных опытов, равно как и публичные высказывания самозванцев, на них ссылающихся, приравниваются к ереси и будут караться отлучением от церкви как означенных самозванцев, так и их пособников и лиц, введенных ими в заблуждение.