Элис Хоффман - Признания на стеклянной крыше

Почти одиннадцать лет минуло с тех пор, как Сэм ушел из дома. Страшно сказать, но Джон был только рад, что его нет. Вздохнул с облегчением, хоть и ни разу в том не признался вслух. Ушел — ну и с плеч долой, не его забота; так-то оно и лучше… Он задохнулся сейчас, одолев пешком четыре этажа. Никто не позаботился привести это здание в приемлемый вид. Глухая, безликая бетонная коробка. Типичный пример того, с чем воевал всю жизнь Джон Муди: убожества и непорядка. Но это был тот самый дом. Последний прижизненный адрес его сына — и Джон постучался в дверь. Дверь была металлическая, он больно ушиб костяшки пальцев. Еще не поздно уйти, пронеслось у него в голове.

Открыл дверь мальчик лет десяти. Джон Муди узнал его с первого взгляда. Перед ним стоял Сэм, хотя это было невозможно.

Сэм? вырвалось у Джона.

Моего отца нет, сказал мальчик. Я — Уилл. Серьезного вида паренек, которого не помешало бы сводить к парикмахеру. Может, зайдете? Скоро мама должна прийти.

Сэм — такой, каким бы тот мог быть. Без этого его взгляда — взгляда уличного оборванца, бездомного бродяги, неуправляемого и необузданного. Просто обычный мальчуган.

Нет — кажется, мне нужно не сюда. Перепутал номер дома…

Джон Муди через две ступеньки сбежал вниз. Поспешно остановил такси. Он уже знал, что сохранит эту встречу в тайне, даже от самого себя. То, о чем не было сказано, быстро поблекло и исчезло, во всяком случае — снаружи, позволяя как-то жить изо дня в день. За то, о чем не думаешь, на тебе и ответственности нет. Джон находил способы отвлечься. Подолгу совершал прогулки. Не пропускал выступлений Лайзы на детских концертах. Советовался в школе, куда ей лучше поступить по окончании; следил за ее расписанием, за выбором учебных предметов — но что-то постоянно мешало ему сосредоточиться на всем этом. Он слишком много размышлял о том подъезде в Нью-Йорке. Вел мысленно разговоры с внуком, о котором ничего не знал. Он взял за правило носить с собой в кармане магнитофон. Синтия на него записывала не только, какие встречи назначены у мужа на каждый день, но и указания, как на эти встречи добираться. Вот до чего он стал несобран.

Зато он не забывал раз в месяц наведываться на кладбище. Старинное, Архангелово, где лежала Арлин. Никто ему этого не подсказал — никто даже не знал, что он там бывает. Он ставил машину и подолгу смотрел на большое дерево, которое называл про себя платаном, хотя и мало что смыслил в деревьях. Судил по коре — крапчатой и облезающей лоскутами со ствола. Джон разбирался в другом: в стекле, в стали. Еще он знал, каково бывает, когда в тебе — пустота. И постоянно тосковал по Арлин. Носил в бумажнике ее фотографию — снимок, сделанный им на пароме, когда она уговорила его однажды навестить снова дом, в котором выросла. Одета была не по погоде: в белое платье, купленное Джоном ей в подарок. Он не принадлежал к числу мужей, которым свойственно думать о подарках, — и все же, увидев это платье, сразу понял, что оно подойдет Арли. Небо над ними тогда нахмурилось, потемнело, и Джон на мгновение испугался, как бы его жену не снесло за борт на таком ветру.

Глупости! крикнула она ему, ухватясь за перила. Никуда меня не унесет!

В день накануне смерти Джону стало трудно дышать. Он вышел на свежий воздух и увидел Арлин, окруженную стайкой траурных голубей. Наверное, он все же с самого начала свернул как раз куда надо, подумал он. Ему, вероятно, как раз назначено было заблудиться в тот вечер, застать Арли на кухне, стать отцом такого, как Сэм, единственный их общий ребенок. Он знал, что — единственный. Знал, почему у постели Арли просиживал дни и ночи Джордж Сноу, хоть оттого и не любил меньше Бланку. Он даже не винил Арли. Нисколько. Он сбился с верного направления — вот в чем дело; отсутствовал там, где был ей нужен, а попросить о помощи никогда в жизни не умел.

— Тебе серьезно пора бы больше отдыхать, — сказала ему Синтия вечером накануне его смерти. Он был рассеян, заторможен.

— Она стояла на кухне совсем нагая, — проговорил Джон Муди.

— Кто?

Джон опомнился.

— Да в кинофильме. Который по телевизору шел вчера вечером. Сплошная обнаженка.

— Не надо тебе сидеть допоздна у телевизора, — сказала Синтия.

В тот вечер Джон ее послушался. Он уснул. Ему приснилось, что он идет по коридору. Сон был не такой, как всегда. В нем слышалось чье-то дыхание, в нем пахло гарью. На пол в коридоре нанесло сажи. Наконец Джон подошел к комнате, о существовании которой не подозревал, — и это прямо посреди дома, в котором он родился и вырос! Комнате, которую он искал всегда. Дверь была закрыта, но он слышал, что внутри что-то летает. Со стуком натыкается на стены, шумно хлопает крыльями. Крылья хлопают размеренно, как бьется сердце, но только громче — так громко, что эти звуки отдаются в голове.