Кейт Мортон - Далекие часы

Лишь приблизившись, Том увидел его: едва заметный рельеф в темноте. Он нахмурился, моргнул и понял, что ему отнюдь не мерещится. Впереди сияла искра золотистого света, тонкий лучик в крепостной стене. Он представил, как Юнипер ждет его, подобно русалке из старинных историй, держит фонарь как маяк для застигнутого бурей возлюбленного. Исполненный пылкой решимости, он устремился на свет.

Пока Перси и Том пробираются сквозь дождь, в глубине замка Майлдерхерст все тихо. Высоко на чердаке лежит в тяжком забытье Юнипер; внизу в хорошей гостиной ее сестра Саффи, устав от сочинительства, откинулась на спинку кушетки и балансирует на грани сна. За ее спиной комната с потрескивающим камином; перед ней дверь, за которой — пикник у озера. Чудесный день в конце весны 1922 года, неожиданно теплый, небо синее, как первосортное венецианское стекло. Гости наплавались и теперь сидят на одеялах, пьют коктейли и едят изысканные сэндвичи.

Несколько молодых людей отделяются от остальных, и спящая Саффи следует за ними; в особенности ей интересна юная пара на заднем плане, парень по имени Мэтью и хорошенькая девушка шестнадцати лет по имени Серафина. Они знакомы с детства, он друг семьи ее странных кузин с севера, и потому папа признал его подходящим знакомством; столько лет они носились друг за другом по бескрайним полям, удили многие поколения форели в ручье, глазели на ежегодные костры в честь жатвы; но что-то между ними изменилось. В этот его визит она стала косноязычной; порой она ловит на себе его пристальный взгляд, и ее щеки теплеют в ответ. Со времени его приезда они обменялись не более чем тремя фразами.

Группа, за которой тянутся двое, останавливается; одеяла с экстравагантной небрежностью расстилаются под деревьями, откуда-то появляется укулеле, [57] Укулеле — разновидность миниатюрной гитары. вспыхивают сигареты и шутливая болтовня; юноша и девушка устраиваются с краю. Они не говорят и не смотрят друг на друга. Сидят и с нарочитым интересом разглядывают небо, птиц, солнечный свет, играющий в листве, но думают только о дюйме между ее коленом и его бедром. О пульсирующем электричестве, которое наполняет пространство. Шепчет ветер, листья кружатся по спирали, поет скворец…

Она ахает. Прикрывает ладонью рот, боясь, что кто-то услышал.

Кончики его пальцев едва коснулись ее ладони. Так легонько, что она могла бы не почувствовать, если бы ее внимание не было с математической точностью сосредоточено на расстоянии между ними, его головокружительной близости… В этот миг спящая сливается со своим юным двойником. Она больше не следит за влюбленными издали, а сидит по-турецки на одеяле, опершись на руки, и сердце колотится в груди со всей незапятнанной радостью и надеждами юности.

Саффи не смеет смотреть на Мэтью. Она быстро озирается по сторонам и изумленно понимает, что никто не заметил происходящего; маятник мира покачнулся, и все изменилось, но вокруг все осталось прежним…

Тогда она позволяет себе опустить взгляд, скользнуть им по руке, запястью, к ладони. Вот. Его пальцы. Его кожа на ее коже.

Она набирается мужества, чтобы поднять глаза, пересечь мостик, который он перекинул между ними, и позволить своему взгляду завершить путешествие, скользнуть по его ладони, через запястье, вверх по руке туда, где ее непременно ожидает его взгляд… но что-то отвлекает ее. Темное пятно на холме позади.

Ее отец, всегда чрезмерно внимательный, пошел за ними и теперь наблюдает с вершины холма. Она ощущает его взгляд, знает, что он направлен именно на нее; знает и то, что отец заметил прикосновение пальцев Мэтью к ее ладони. Она опускает глаза; ее щеки пылают, и в глубине живота что-то ворочается. Странно, но выражение папиного лица, его присутствие на холме донельзя обостряет ее чувства. Она понимает, что ее любовь к Мэтью — а ведь это именно любовь, сомнений нет — до странности схожа с ее страстью к отцу; ей хочется, чтобы ее ценили, покоряли, она отчаянно стремится показаться занятной и умной…

Саффи крепко спала на кушетке у камина, на коленях у нее лежал пустой бокал, на губах играла легкая сонная улыбка, и Перси с облегчением вздохнула. И на том спасибо; ставня сорвалась, нет ни следа того, что заставило Юнипер потерять память, но, по крайней мере, на домашнем фронте все спокойно.

Она сползла с подоконника, уцепилась за камни облицовки и, собравшись с духом, спрыгнула в сырость. Старый ров напитался дождем и быстро поднимался, вода стояла уже выше лодыжек. Так она и думала; нужны специальные инструменты, чтобы вернуть ставню на место.