Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка

Старуха экономка быстро уставала, с трудом поднималась по лестнице и совсем плохо видела. Иногда ей казалось, что она недавно производила уборку в данном помещении, хотя на самом деле с той поры могли пройти многие месяцы; еще чаще она намеревалась прибраться, но потом забывала о своем намерении. Сказать по правде, Миссиз не следила за чистотой еще и потому, что никому не было до этого дела. Основные ее усилия были направлены на кормление девочек, которым еще повезло, что она кое-как управлялась хотя бы с этим. Пыль нарастала слой за слоем. Если какая-то картина на стене однажды перекашивалась, она могла оставаться в перекошенном состоянии годами; если же Чарли не находил в кабинете корзину для бумаг, он просто бросал скомканные бумажки в то место, где прежде стояла корзина, рассудив, что проще будет как-нибудь собраться и выгрести весь мусор один раз в году, нежели проделывать эту операцию еженедельно.

Миссис Модсли совсем не понравилось то, что она увидела. Она нахмурилась, взглянув на полузакрытые шторами окна, сокрушенно вздохнула над потерявшим блеск столовым серебром, покачала головой при виде кастрюль на лестничных ступеньках и нотных листков, рассыпанных по полу в передней. В гостиной она машинально нагнулась, чтобы поднять с пола игральную карту (тройку пик), и огляделась в поисках остальной колоды, но сразу же отказалась от попыток ее найти среди нагромождений всякого хлама. Беспомощно взглянув на карту у себя в руке, она заметила покрывавшую ее грязь и, будучи от природы большой чистюлей, испытала сильное желание поскорее избавиться от этого предмета. Вот только куда положить карту? Несколько секунд она простояла в тревожном бездействии, разрываясь между желанием прервать контакт своей белой перчатки с липкой игральной картой и врожденной привычкой к порядку, не позволявшей ей положить вещь в ненадлежащее место. В конечном счете она, брезгливо содрогнувшись, поместила карту на ручку кожаного кресла и с облегчением покинула гостиную.

Библиотека выглядела несколько лучше. Здесь, разумеется, также лежала пыль, зато книги, как им и положено, рядами стояли на полках, а не валялись где попало. Но когда она уже почти поверила, что в доме этих отвратительных грязнуль все-таки сохранилась некая видимость порядка, взор ее наткнулся на чью-то импровизированную постель. Скрытая в темном углу меж рядами книжных шкафов, она состояла из побитого молью одеяла и засаленной подушки. Докторша сперва подумала, что здесь спят кошки, однако затем ей на глаза попался уголок сунутой под подушку книги. Осторожно, двумя пальчиками, она извлекла ее на свет. Это была «Джен Эйр».

Из библиотеки она проследовала в музыкальный зал, где застала тот же беспорядок, что и в прочих комнатах. Нерациональная и нелепая расстановка мебели заставляла думать, что это помещение служило полигоном для игры в прятки. Шезлонг был повернут к стене; на стуле громоздился сундук, который был перемещен сюда от окна, — проделанный им волоком путь обозначала широкая полоса на пыльном ковре, в этом месте обнаружившем свой первоначально зеленый цвет. Из вазы на крышке рояля торчали сухие почерневшие стебли, а вокруг нее лежали кружком опавшие пеплообразные лепестки. Миссис Модсли осторожно взяла один лепесток; он рассыпался в прах, оставив желтоватый налет на белоснежных пальцах ее перчатки.

Ноги ее подкосились, и она села — чтоб не сказать рухнула — на табурет перед роялем.

Супруга доктора вовсе не была плохой женщиной. Но, глубоко убежденная в собственном священном предназначении, она верила, что Господь неусыпно следит за каждым ее шагом и слышит каждое сказанное ею слово, и была настолько поглощена корчеванием ростков гордыни, порождаемой ощущением своей праведности, что просто не замечала иных совершаемых ею ошибок. Она являлась благодетельницей по призванию, а это значило, что все сотворенное ею зло творилось неосознанно и только с наилучшими намерениями.

Какие мысли роились в ее голове, когда она сидела на неудобном вращающемся табурете у рояля и глядела в пространство? Она попала в дом, хозяева которого годами не меняли цветы в вазах. Неудивительно, что их дети так дурно воспитаны! Серьезность проблемы окончательно дошла до ее сознания лишь при виде вазы с мертвыми стеблями, и только полнейшим душевным смятением можно объяснить ее следующие действия: она сняла белые перчатки и опустила пальцы обеих рук на черно-серые клавиши рояля.