Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка

— Маргарет! Маргарет!

Я слишком замерзла, чтобы как-то отреагировать на возникновение передо мной массивной фигуры в темно-зеленой прорезиненной накидке. Откуда-то из складок этой накидки выдвинулись две здоровенных руки и сжали меня в дружеском объятии.

— Маргарет!

Это был Аврелиус.

— Видела бы ты себя! Вся посинела от холода! Идем скорее.

Он взял меня за руку и быстро куда-то повел. Едва поспевая за ним, я спотыкалась о неровности почвы и несколько раз чуть не упала. Но вот мы вышли на дорогу, и я увидела автомобиль. Он впихнул меня в кабину; послышались хлопки дверей, зарокотал двигатель, и мои застывшие ноги накрыла волна тепла. Аврелиус достал термос и налил в крышку густо-оранжевый чай.

— Пей!

И я пила чай, горячий и сладкий.

— Ешь!

И я ела сандвич с курицей, который он мне всучил.

Но и сейчас — в теплом салоне машины, за чаем и сандвичем — мне было холодно, даже холоднее, чем прежде. Мои зубы выбивали дробь, руки неудержимо тряслись.

— Боже ты мой! — тихо восклицал Аврелиус, подавая мне очередной сандвич. — Ну и ну!

Поев, я почувствовала себя немного лучше.

— Что вы здесь делаете, Аврелиус?

— Я привез тебе вот это.

Он обернулся, достал с заднего сиденья коробку, положил ее мне на колени и с торжествующей улыбкой снял крышку.

Внутри оказался торт. Настоящий домашний торт. А на торте витиеватыми глазурными буквами было написано: «С днем рождения, Маргарет!»

Я слишком замерзла, чтобы плакать. Вместо этого я неожиданно разговорилась. Слова хлынули из меня, как поток с тающего ледника: ночное пение, сад, близнецы, младенец, ложка…

— Она знала ваш дом, — бубнила я, в то время как Аврелиус высушивал мои волосы с помощью бумажного полотенца, — то есть дом миссис Лав. Она как-то раз тайком заглянула в окно и решила, что миссис Лав похожа на добрую сказочную бабушку… Вы понимаете, к чему я это говорю?

Аврелиус покачал головой:

— Но мне она рассказывала…

— Она вас обманула, Аврелиус! Когда вы заявились к ней с расспросами в своем нелепом коричневом костюме, она вам наврала. Она мне в этом призналась.

— Постой-постой! — вскричал Аврелиус. — Откуда ты узнала про коричневый костюм? Я тогда и впрямь прикинулся журналистом… — Все мною сказанное не сразу доходило до его сознания. — Говоришь, ложка точь-в-точь как у меня? И она бывала в нашем доме?

— Она ваша родная тетя, Аврелиус. А Эммелина — ваша мать.

Аврелиус перестал сушить мои волосы и уставился через ветровое стекло в направлении дома мисс Винтер.

— Моя мать, — пробормотал он, — там.

Я кивнула.

Еще какое-то время он молча смотрел в ту сторону, а затем повернулся ко мне:

— Отведи меня к ней, Маргарет.

Я вздрогнула и только теперь более-менее пришла в себя.

— Дело в том, Аврелиус… С ней не все ладно.

— Она больна? Тогда ты обязана отвести меня к ней! Сейчас же!

— Не то чтобы больна. — Я замялась: как ему объяснить? — Она пострадала во время пожара. И не только лицо. Ее рассудок пострадал тоже.

Он впитал эту информацию, добавив ее к богатой коллекции своих потерь и разочарований. Когда он заговорил вновь, голос его звучал твердо:

— Отведи меня к ней.

Что продиктовало мне ответ: мое болезненное состояние? Тот факт, что это был мой день рождения? То, что я сама была фактически лишена матери? Все это могло повлиять на мое решение, но определяющим стало выражение его лица, когда он ожидал ответа. Я имела сотню причин для отказа, но все они рассеялись как дым перед этой яростной мольбой.

И я согласилась.

Горячая ванна лишь отчасти разморозила мое тело и совсем не смягчила тупую боль внутри. Я отказалась от мысли провести остаток дня за работой и забралась в постель, навалив на себя все имевшиеся одеяла и покрывала. Но и под ними меня продолжала бить дрожь. Полудрема порождала странные видения. В них присутствовали Эстер и мой отец, сестры-близнецы и моя мать; при этом все люди в них носили чужие лица и каждый был кем-то еще, помимо себя самого; даже мое собственное лицо меня пугало, все время изменяясь: иногда это была я, а в следующий момент уже не я. Потом в моем сне появилось ярко освещенное лицо Аврелиуса, и он был самим собой — все время только самим собой и никем другим. Он улыбнулся мне, и призраки растаяли; тьма сомкнулась надо мной, как воды омута, и я погрузилась в глубокий сон.

Я проснулась с болью в голове, спине, конечностях и суставах. Усталость, никак не связанная с физическим напряжением или недостатком сна, сковывала мое тело и мысли. За окном было темно. Неужели я проспала встречу с Аврелиусом? Но даже эта тревожная мысль заставила меня приподняться и взглянуть на часы лишь через несколько очень долгих минут. За время сна у меня возникло чувство, которое я сначала затруднялась определить, — беспокойство? возбуждение? ностальгия? — но постепенно поняла, что это была надежда. Мое прошлое возвращалось! Моя сестра была уже близко. Сомнений не оставалось. Я не могла ее увидеть, я не могла ее ощутить обычными органами чувств, но какой-то особый орган внутри меня, всегда настроенный на нее и только на нее, безошибочно уловил ее присутствие, наполнив все мое существо темной радостью ожидания.