Владимир Шаров - Репетиции

На Анзере Никон прожил больше шести лет, это была его жизнь, он всегда любил подолгу молиться, любил молчание, любил одиночество, любил книги; тяжелый труд тоже был ему привычен, и все эти годы он чувствовал себя словно блудный сын, вернувшийся наконец в отчий дом. Был спокоен и умиротворен. Дальше снова пришла пора гонений, снова, как и в детстве, его хотели убить, но и на этот раз Господь спас его.

В сорок первом году настоятель их скита, Элеазар взял его с собой, и они, собирая деньги на новую церковь, девять месяцев ехали и шли из Архангельска в Москву, заходя в каждый город, в каждое село, которое встречалось им по пути. Поездка была удачной. Они собрали достаточно на постройку храма и благополучно вернулись назад. Но потом, уже на Анзере, Никон заподозрил, похоже, основательно, что Элеазар хочет украсть деньги, и стал деятельно уговаривать братию отнять их у него. В конце концов Никон успел в этом, и тогда Элезар решил с ним расправиться. Братии он говорил, что Никон нарушил обет послушания и он, Элеазар, берет на себя грех убиения строптивого. Монастырь был мужицкий, все монахи, кроме Никона, были из поморов или новгородских крестьян, и такие вещи в нем не были редкостью. Элеазар даже говорил братии, что знает, как умрет Никон: тот каждую ночь является ему в сонном видении, и всякий раз шею Никона обвивает черный змий и душит его.

Никон боялся смерти и, молясь Богу, спрашивал Его, как быть. Сам он хотел бежать, но просил Господа, чтобы тот увещевал Элеазара и примирил их. Все же Господь решил, что ему надо уходить. Через несколько месяцев, в августе, Никон, еще один монах и приехавший на остров богомолец-помор втроем в укромной бухте тайно оснастили лодку, погрузили в нее припасы, книги и накануне Успения Божьей Матери отплыли.

Маленькая лодка, скалы и частые в августе бури делали их попытку отчаянной. Путь, который они выбрали, был самый длинный: чтобы сбить погоню, они решили плыть почти прямо на юг по Онежской губе. Лопарский берег был намного ближе, но везде безлюден, а устья других рек — Кеми, Выга, Сумы — так усеяны подводными скалами, что выбраться там нечего было и думать. Сильные ветры, не давая пристать, носили их по морю несколько дней, и уже когда лодка дала течь и, несмотря на все старания беглецов, была наполовину полна водой, их, наконец, выбросило на крохотный островок в пятнадцати верстах от устья Онеги. Было это третьего сентября.

Они возблагодарили Господа за спасение, и Никон наутро в память о чуде здесь же, на краю высокого вдающегося в море мыса, сколотил из плавника и поставил большой деревянный крест. Затем они переправились на берег и разошлись в разные стороны.

Дальше, по словам Никона, путь его был прям. Он говорил Сертану, что верно служил Господу, и Господь поднимал его выше и выше. Господь хотел, чтобы он исправил богослужебные книги и восстановил на святой Руси древнее благочестие, и он сделал это. У него было немало сильных врагов, но с помощью Господа он одолел их. Его ненавидели, гнали, преследовали, так было в Новгороде, где он был епископом, так было и в Москве, где злые люди поссорили его с царем, а потом прогнали с патриаршества, но он знает, что это еще не конец, а только начало. Он ничего не боится, потому что Господь с ним.

После данной записи впервые с тех пор, как Сертан попал в Россию, в дневнике совершенно неожиданно, вдруг, возникает Аннет — умершая на Украине актриса его театра. Он пишет, что она снилась ему ночью. С этого дня Сертан будет писать об Аннет почти так же много, как в Польше. На второй месяц своей жизни в Новом Иерусалиме он вообще словно бы обращается вспять: дневниковые записи чаще и чаще перемежаются эпизодами его жизни в Германии, Франции, Италии, появляется масса новых событий, имен, новых деталей и подробностей, и все это, как ни странно, куда красочнее и живее, чем то, что относится к Никону. Он явно хочет вернуться туда, назад, в прошлое, хочет уйти из России. Возможно, что эта столь резко проснувшаяся в нем ностальгия связана с тем, что тогда в монастыре проездом в Ригу остановились несколько голландских купцов. Их пребывание в Новом Иерусалиме описано Сертаном довольно подробно.

По словам Сертана, принимали голландцев очень пышно; Никон сам водил их осматривать строящийся храм, а потом, когда гости вдоволь налюбовались и нахвалили ему и местность, и церковь Гроба Господня, пригласил в трапезную. Сертан тоже был зван, и в его дневнике сохранились зарисовки этого обеда.