Владимир Шаров - Репетиции

Почему, рассказывая о детстве, он всегда говорит о себе в третьем лице? — писал Сертан на полях дневника.

— Он как будто раздваивается и уже не понимает, что он Никита и есть. Может быть, он прав, что так говорит: это истории не о нем, а о Боге. Он здесь не важен, он в них — никто.

25 мая. Теперь он рассказывает мне каждый день обе истории вместе. Я не могу слушать его. Господи, сколько людей он погубил и сколько еще из-за него погибнет, а он убежден, что он жертва. Он верит, что он все тот же маленький мальчик, которого мачеха и другие злые люди хотят сжить со свету.

30 мая. Еще одно чудесное спасение. Кажется, эта история — его любимая: он рассказывает и плачет. Он так горюет о Никите, что я забываю, что это он и есть. Он был бы хороший рассказчик, это видно по тому, как он начинает, но ему мешает жалость к себе. Говорит он очень медленно и тихо. Хочет, чтобы вслушивались. Вот что он рассказал мне сегодня.

Отец Никиты Мина часто по разным делам отлучался из дома. Он любил сына и, когда, вернувшись, находил его избитым, наказывал жену. Но это не усмиряло ее злобу, только разжигало пуще прежнего. Мачеха долго думала, как лишить Никиту жизни, и наконец решила отравить зельем. Она растерла мышьяк, сделала яд и принялась, как могла, выказывать Никите материнскую любовь: говорила ласковые слова, поставила на стол много вкусной еды и велела есть вволю. Едва голодный Никита съел первый кусок, он почувствовал в горле сильное жжение (Бог его хранил), бросил еду, стал пить воду и к утру Божьей помощью и обильным питьем спасся от смерти. Так Господь трижды показал Никите, что Он с ним, что Он помнит и хранит его. Потом через несколько лет мачеха и все ее дети умерли, и хотя сам Никита ее давно простил, Господь за него отомстил ей всемеро и всемижды семеро».

Другую часть детских лет, когда он уже знал, что, что бы ни случилось, Господь всегда рядом с ним, Никон прожил в доме колычевского попа о. Ивана. Тот был мягок и ласков к Никите, хорошо знал Священное писание, Никон до конца своих дней вспоминал его с нежностью и любовью.

Нижегородский край был в то время густо заселен, в разруху и всеобщую погибель недавней смуты он почти не пострадал, напротив, еще больше наполнился людьми, которые бежали из других краев от голодной смерти. Помимо Нижнего Новгорода здесь было много старых и богатых сел, три из них, расположенные рядом, чаще всего упоминались в рассказах Никона, и Сертан занес их в дневник: Вильдеманово, где Никон родился, Григорово, где попом был о. Петр, по крови тоже, как и сам Никон, мордвин. Сыном о. Петра был одногодок Никона — будущий протопоп Аввакум. Третье село — Колычево, где Никон жил и рос у о. Ивана вместе с его сыном, известным в дальнейшем как епископ Коломенский Павел — расколоучитель и последователь Аввакума.

Все трое знали друг друга с детства, сначала шли рядом, потом пути их то расходились, то вновь пересекались, но способ веры в конце концов сделал их врагами: Никон и Аввакум разошлись навсегда, бились друг с другом за истинное православие, как немногие и во времена апостолов, и, оба устояв, разделили и поделили между собой избранный народ и развели его в разные стороны — каждый свою часть.

Источником противостояния Никона, Аввакума и Павла была извечная борьба аристократии (Павел и Аввакум — природные поповичи) с нуворишами. Нуворишем был Никон. Но он, Никон, знал то, чего не знали они: знал, что Господь за него, что Он его ведет. И еще: в Священном писании он нашел слова, которые подтвердили ему, что прав он, а не они: «И станут последние первыми»; вера его была верой последних, которые будут первыми.

И тогда, и позже их троих всегда тянуло друг к другу, и та жизнь, которую они прожили, была лишь продолжением и развитием их детских отношений. Как бы далеко ни разводила их судьба, они возвращались друг к другу. В сущности, они сумели сохранить все, что было между ними в детстве. И сами сохраниться в этом детстве. Они остались на тех же позициях, с теми же убеждениями и только старательно расширяли борьбу, вовлекая в нее новых людей, вербуя все новых и новых сторонников и прозелитов. Здесь не важно, были ли они в каждый данный момент близки географически и даже знали ли они, где и что с другим. Просто они всегда и везде были обращены друг к другу, помнили, принимали во внимание только это. И что было и что будет с каждым, имело смысл лишь в контексте их отношений, и оно в любом случае должно было быть частью той бесконечной борьбы, которую они вели, «работать на победу». Что бы они ни делали, все было полно такой детской веры в свою правоту, такой детской убежденности, честности и бескомпромиссности, что за ними пошли многие и многие, и все, кто пошел, были преданы им до конца.