Владимир Шаров - Репетиции

Две мужские и большая часть женской бригады сначала вжались в траву и лежали ничком точно там же, где шли, но затем, увидев, что пули летят намного выше (местность на их стороне была очень неровная, противоположный берег ручья ниже) и они в безопасности, — осмелели и стали переползать с места на место.

Зэки находили друг друга на редкость быстро, прошло несколько минут этого странного роения, а они уже поделились, как хотели. Когана веером окружили его люди, мшанниковские евреи — Каиафу; Анну, которая лежала в самом опасном месте, в двух шагах от мостков, полуприкрыв телом сына, — он был с ней на прополке, и они как раз прощались, когда началась стрельба, — разыскал и подполз к ней Илья, сошлись и блатные, и «мужики», и сектанты, и коммунисты.

Довольные, что сами выбрали, с кем им быть, люди долго лежали не двигаясь, а затем Коган, о чем-то коротко переговорив со своими, оставил их и, раздвигая зэков, пополз к Каиафе. Сперва никто ему не препятствовал. Но потом евреи вдруг поняли, что вчера кум говорил им именно о Когане, и решили помешать ему: они ругали Когана, хватали за ватник, плакали, кто-то из женщин расцарапал ему лицо, но он был сильнее их и, растолкав, лег рядом с Каиафой.

«Опять, жених, за чудом?» — сказал Каиафа.

«Ну, почему за чудом, — засмеялся Коган, в руках у него был автомат, и ему было весело, как тогда с вином.

— Мы еще и то, что есть, не выпили».

«Выпили, — сказал Каиафа — через полчаса здесь целый взвод будет».

«Если кум вчера правду говорил, — сказал Коган, — никого здесь не будет. Скосырев нам этих как кость кинул, он нас в другом месте ждет. Вот что, — сказал Коган, — у меня людей мало, а твои без дела лежат, вот спички, пускай хоть сено подожгут, оно сухое — займется сразу, мне дым нужен. Когда разгорится, — сказал Коган, — мы вперед пойдем, а вы уж за нами».

«Нет, — сказал Каиафа, — мы не пойдем».

«Ну, как знаешь, — повторил Коган, — но сено все же пусть подожгут».

По обе стороны дороги луг вокруг них был усеян копенками сена, еще больше его было разметано для просушки, раскидали его неделю назад, да так и оставили — лето в этом году было жаркое, за июнь не выпало ни одного дождя — сено уже давно пора было стоговать, но заниматься им было некому, до сих пор пол-луга даже не скосили, трава там перестаивала и портилась. С первой же спички стожки вспыхивали, как порох, огонь от них почти сразу перекидывался на стерню и расходился в разные стороны. Найдя кучки сена, он вскидывался, трещал, как дрова, потом опять прижимался к земле и шел дальше. Там, где трава была на корню, огонь сначала пробегал по ней тонкой и быстрой лентой, скоро тух, но лент этих становилось больше и больше, они соединялись, переплетались друг с другом, и наконец, подгоняемый ветром, огонь охватил весь луг.

Ветер был очень сильный, он гнал дым вдоль самой земли, никак не давал ему подняться, и что для Когана было очень хорошо, та сторона, где залег конвой, была подветренной и дым несло туда. Вокруг уже все горело, когда Коган вновь подполз к Каиафе и сказал:

«Ну что, не надумали?»

«Нет, — сказал Каиафа, — мы останемся».

«Перестреляют же», — сказал Коган.

«Значит, перестреляют», — согласился Каиафа.

«Ладно, — сказал Коган, — за дым спасибо, и последнее: если я Скосырева хоть на грош понимаю, в лагерь не ходите, там вас ждут, и в шахты не ходите, не думайте в них отсидеться, там вас тоже ждут».

«И здесь не оставайтесь», — сказал Каиафа.

«И здесь не оставайтесь», — подтвердил Коган.

Он дал своим людям сигнал, и те, поднявшись в рост — за густым дымом их все равно не было видно, — начали не спеша спускаться в ложбину, десятка два блатных потянулись за ними. Потом люди Когана так же медленно перешли ручей, по-прежнему было тихо, и только когда зэки уже устали и изнемогли ждать, они наконец наткнулись на конвой. Послышались автоматные очереди, взрывы гранат, и снова все затихло. Прошло еще десять или пятнадцать минут, и оставшиеся на лугу услышали точно такую же, но приглушенную расстоянием и лесом стрельбу, — на этот раз она шла с гати, и Каиафа понял, что Коган теперь там.

Сено горело очень быстро, ближние к ним копенки по-прежнему и даже гуще дымили, но пламя из них выбивалось уже редко, огонь, оставляя все более ширящийся круг темной коричневой земли, уходил дальше — к болоту, к шахтам, к лагерю, к лесу. Земля была горячая, сухая и, как и стога, дымила. Евреи продолжали лежать у самой дороги, и тут Каиафа понял, что вокруг них никого нет — зэки разошлись, и они одни. Часть увел Коган, блатные и многие из женской бригады двинулись в поселок вольнонаемных, где был магазин с водкой и едой, кто-то понял, что дело на этом не кончится, и спрятался в лесу.