Роман Назаров - Очарованный якут

Наутро Радий говорит:

— Сон приснился хороший. Маму видел. Тетю. Брата. За столом сидели. Все будет хорошо, Рома.

В воскресенье первую половину дня, пока Радий возил тележки на рынке, я пробегал по городу в поисках стрельнуть стольник-другой. Наведывался в основном в магазины, в которых когда-то работал. Искал знакомых грузчиков, продавщиц, фасовщиц, с которыми отношения были более или менее нормальными. С которыми работа спорилась, жизнь била ключом. То ещё было времечко! Как стахановцы давали мы стране угля, то бишь жратву — народу. По двенадцать-тринадцать-четырнадцать часов в сутки пашешь, неделями и неделями без выходных. Как же любят люди жрать! Хлеб, молоко, колбаса, макароны, крупы, мука, сахарный песок, водка, вино, чай, кофе, соки. Консервы, кетчупы, масла. Рыба замороженная, рыба копченая. Печень, сердце, говядина, свинина. Окорочка (мама родная!) тоннами, яйца — коробками, пиво — ящиками, газированная вода — упаковками. Разгружаешь машину за машиной, загружаешь машину за машиной, в темпе, бегом, а то ночью придется работать, а назавтра опять — машины, машины. Коробки, коробки, коробки, ящики, ящики, ящики, мешки, мешки, мешки.

До того дошло, что однажды, в выходной день, когда встретил на улице продавщицу, с которой бок о бок работал несколько недель подряд, остановился пораженный ощущением, что я и она — существа с другой, известной только нам, планеты. У неё было такое же фантастическое, безумное восприятие реальности. Мы, увидев друг друга, завопили, оглушенные внезапным узнаванием, и обнялись, словно родные. И чуть ли не расплакались.

Пил я тогда порядочно — это факт. А как не выпить, не поддержать себя «допингом», если после 20 часов вечера приезжает ЗИЛ из Москвы или фура из Владимира, и ты смотришь в кузов, забитый до отказа товаром? Рабы в Древнем Египте, наверное, столько не работали, как мы.

Конечно, я ушел. Да и не только я. Текучка огромная. Придет человек, поработает пару дней, а завтра нет его, не пришел. А то и одного дня достаточно будет. Кто по крепче — месяц, два, три. Но из сотни, примерно, грузчиков, с кем приходилось работать, только один, Витя, не сдавался. Пять лет он как робот, и то — «допинг» выручал: сто грамм с утра, сто грамм в обед, двести пятьдесят — вечером.

Впрочем, не нашел я Витю. Сказали, уволили его, совсем плох стал. И девчонок не нашел. Сменились почти все. Захожу в магазин — лица незнакомые, молодые, но уже измученные, уже недовольные.

Бегал, бегал по городу — ноль эффекта. Хорошо, Радий пришел с рынка, купил на зарплату люля-кебаб. Пожарили, съели. Я хотел ему, в качестве экономии, мюсли предложить — заливаешь кипятком, ждешь пять минут — готово, можно есть. Он на меня посмотрел с удивлением:

— Что ты, Рома, разве это еда? Нет, без мяса никак нельзя. Нет, ты мне, пожалуйста, больше эти мю. сли не предлагай.

— Не приветствуешь вегетарианскую пищу?

— Так как же, Рома? На Севере как же без мяса, Рома? Только мясо и согревает!

Отдохнули часок. Двинули к Helen Wolf.

Лена ростом метр семьдесят, осанка прямая, волосы пепельнокаштановые (если не сказать — «как у ведьмы»), длинные, она их собирает на затылке или в косу заплетает. Сама она любит манерничать (точнее — жеманиться), глазки, слегка раскосые, строить (цвет ближе к карим), вежливая, строгая, а если дело касается принципиальных для нее вещей — может так разозлиться, что голос повысит, слова сквозь зубы будут вылетать, и на мгновение забудешь о приятом впечатлении, которое она произвела при знакомстве.

Открыла дверь, улыбнулась, изогнулась с манерою, игриво, пропустила гостей к себе. Ну, как же, тапочки, на кровать не садиться.

Комната читая, убранная, но обязательно такая деталь — лифчик вдруг или другое нижнее белье неожиданно обнаружишь на спинке стула. Она как будто опомнится, схватит, извинится, найдет в оправдание, спрячет. Живет с мамой и папой (мама — в торговле, папа — учитель математики). Есть старший брат, экспедитором работает, живет в другом районе. Четыре года, правда, Лена пыталась жить отдельно с неким Т., но ничего хорошего («пил много») не получилось, вернулась к родителям.

— Роман, выпрямись! Опять сутулишься!

Подбородок точеный, изящный, выдается вперед. Губы совершенно не пухлые, а тонкими, будто из пластилина, кантиками. Когда молчит — чайка (верхняя губа) парит над ниспадающей волной (нижняя). Когда говорит — чайка отчаянно машет крыльями в эпицентре бушующего носогубного треугольника.

— Как хорошо, что ты зашел! Мне надо AutoCAD установить, новую версию.