Чель Весте - Кристиан Ланг - человек без запаха

В тот же вечер, все еще находясь под впечатлением слов Анни, Ланг вернулся в квартиру на Скарпшюттегатан. Обнаружив на автоответчике сообщение от Сариты, он прослушал его до конца и позвонил ей. Говорили они немного: Сарита, казалось, растерялась оттого, что Ланг наконец ответил. Незадолго до полуночи они встретились в баре на углу Кайсаниемигатан и Берггатан. Сарита положила свою тонкую руку с длинными пальцами на его ладонь и серьезно сказала:

— Прости.

— И ты меня прости, — пробормотал Ланг в ответ.

Позже он вспоминал, что внутри него все время стучало: «Нет! Нет! Нет!» Но он изголодался по любви, и эту ночь они провели вместе. Войдя в большую комнату, он склонился над спящим Миро и быстро провел рукой по его волосам. Затем обошел квартиру, распахнул все шкафы, сделал шаг к окну, но даже не взглянул на телевизор и вытянутые голые ноги в квартире напротив; вместо этого он выглянул в тускло освещенный внутренний двор удостовериться, не околачивается ли там кто-нибудь посторонний. И только потом вернулся в прихожую и запер дверь на цепочку. Но легче ему не стало. Ему все время чудился запах чужого лосьона после бритья, и успокоился он лишь после того, как Сарита сказала, что не видела Марко с начала октября и, кроме всего прочего, Марко любит Миро и не станет устраивать скандал, когда Миро дома и спит.

За всю ночь и последующее утро Ланг ни разу не спросил Сариту: «Почему?», и ни он, ни Сарита даже словом не обмолвились о будущем. Зато Ланг решил отомстить Сарите. Эта довольно подлая, по его признанию, месть заключалась в том, что он не сразу занялся с ней любовью. В постели он улегся таким образом, чтобы Сарита взяла его член в рот. Ланг погладил ее по голове, потом запустил руку в волосы и сильно дернул. Но окончательно они помирились только утром. Они слышали, что Миро не спит и смотрит телевизор, однако Ланг скользнул под одеяло с головой и раздвинул ноги Сарите. Она тихо вздрогнула один раз, другой, третий, после чего ее тело стало выгибаться в беззвучной судороге. Потом они снова занялись любовью, Сарита забралась на Ланга, и он увидел в ее глазах череду мыслей и чувств, которые спешили друг за другом, подобно морским волнам. Он видел в них страх, силу и недоверие, видел столько же тоски и сострадания, однако обычной насмешки не было — время издевок осталось позади. Ланг закрыл глаза и подумал, что ради Сариты он готов на все. Потому что именно она — не Анни и не кто-нибудь еще — вернула его к жизни.

Всякий раз, когда Ланг переступал порог квартиры Сариты, его преследовал страх перед Марко. Оттого, что к страху примешивалось чувство жгучей ревности, было не легче. Поэтому еще перед Рождеством Ланг предложил Сарите собрать чемодан и провести несколько дней в его шикарно отделанной квартире: Миро можно постелить на диване, сказал он. Но Сарита отказалась, объяснив это тем, что Миро ни за что в жизни не согласится. И она не лгала. Незадолго до Дня независимости Ланг поехал забрать мальчика из школы и заговорил с ним об этом. Но Миро стоял насмерть: он живет на Хельсингегатан, иногда ночует в Стенсвике, лето проводит в Вирдоисе, и обсуждать тут нечего. Ланг заметил, что Миро перестал говорить «папа Марко» или «дядя Кришан» — с тех пор как он пошел в школу, он называл всех только по имени. Некоторые дети, говорил мне Ланг, рано узнают, что такое одиночество, и даже начинают думать, как взрослые. Такие дети рассудительны и меланхоличны, и, глядя на них, Ланг всегда вспоминал свое собственное детство — обыкновенное и спокойное, несмотря на прохладные отношения, которые нередко царили в их доме. Ему казалось, что из первоклассника Миро как раз может получиться вот такой взрослый и печальный ребенок.

А вообще, в течение нескольких недель перед Рождеством Ланг с Саритой осторожно пытались выстроить новые отношения на руинах старых. Давалось это нелегко: будущее не вселяло уверенности, а прошлого было не вернуть. Даже любовным играм они предавались с другим чувством: игры были те же, только теперь все происходило медленнее, и в поведении Сариты появилось что-то совершенно новое, напоминавшее хрупкое отчаяние. Иногда она, закрыв глаза, стонала: «Твой член! О, твой член!», но Ланг не был уверен, с ним ли она и к его ли члену взывает. Ему казалось, что Сарита стала серьезнее, быть может, мягче. Иногда она плакала по ночам — не горько, а печально и даже с облегчением, словно освободилась от тяжкого бремени: она избавилась от необходимости вести двойную игру и смогла удержать Ланга, который теперь знал, что участвует в странном m #233;nage #224; trois [23] Любовный треугольник (фр.). .