К больнице вела мокрая и грязная дорога, покрытая гравием, но сама больница располагалась в красивом парке. Вокруг главного здания росли высокие сосны и несколько мощных, по-зимнему голых дубов. Девушка в регистратуре любезно попросила их пройти в пристройку — низкое, вполне современное здание из белого кирпича. Там, в коридоре отделения, они и нашли Эстеллу. Она ходила взад-вперед и что-то тихо бормотала. Несмотря на то что она находилась в помещении, на ней были пальто и шапка. Ланг и Эстелла одновременно заметили друг друга и в смущении остановились. Молчание нарушила Эстелла.
— Здравствуй, Кристиан, — очень тихо сказала она, — я тебя ждала.
Ланг несколько секунд колебался, но потом подошел и обнял ее: у него было такое чувство, вспоминал он потом, будто Эстелла сгорбилась, стала ниже ростом с тех пор, как он видел ее последний раз. От лекарств она растолстела и как бы расплылась. Позже, когда я по телефону спросил, надо ли мне приехать навестить ее, Ланг сказал: «Нет, Конни, не стоит. Боюсь, это слишком тяжкое зрелище».
Здороваясь с Эстеллой, Сарита протянула руку и произнесла свое имя на шведский лад: «Сари-ита», а не коротко, по-фински. Весь вечер она говорила по-шведски, и Ланг отметил, что ее школьный шведский очень неплохой. Правда, сначала никто не произнес ни слова: они ходили по парку, по ухоженным, но еще не оттаявшим дорожкам и молчали — все трое. Нарушила молчание Сарита. Посмотрев на небо, она сказала:
— Сегодня такое голубое небо, что смотреть больно.
Эстелла взглянула на нее глазами, казавшимися угольно-черными на бледном лице, и ответила:
— Вы знаете, что голубой — это цвет безумия?
Сарита промолчала, но взяла Эстеллу под руку. Они долго шли вдвоем, а Ланг плелся позади, пока Сарита не обернулась и не потянула его за рукав, чтобы он пошел рядом с ними.
— Знаешь, Кришан, — сказала Сарита, — теперь, когда я вижу вас вместе, я понимаю, как вы похожи.
Эстелла коротко рассмеялась и ответила:
— Да, когда-то мы действительно были похожи. Но теперь я такая уродина.
— Неправда, Эсси, — резко сказал Ланг, — не смей так говорить.
Эстелла посмотрела на него и еле слышно произнесла:
— Ты слышишь, она называет тебя Кришан, а не Кристиан?
— Слышу, ну и что? — раздраженно ответил Ланг и продолжил с неожиданной для себя самого горячностью: — Я люблю, когда она так меня называет. Я люблю в ней все.
Сарита сжала его руку, а потом побежала, потащив Эстеллу за собой, по грязной, серо-желтой траве, и Эстелла не противилась, правда, ковыляла тяжело и неуверенно, как подстреленная птица.
Пообедав в столовой, которая находилась в главном здании, они пошли осматривать пристройку. Потом отправились в палату Эстеллы, где она жила вдвоем с девушкой, которую на время отпустили домой. Эстелла села на кровать и рыгнула. Ланг подошел к окну, откуда открывался красивый вид на парк. Сарита сняла свитер и, подойдя к маленькому настенному зеркалу, стала причесываться щеткой, которую нашла на ночном столике Эстеллы. На Сарите были черное платье без рукавов, почти до пят, и грубые армейские ботинки.
— У тебя красивые подмышки, — сказал Эстелла.
— Спасибо, — спокойно ответила Сарита. — Можно я возьму у тебя пару шпилек?
Эстелла молча кивнула. Сарита подошла к ночному столику, взяла шпильки и вернулась к зеркалу.
— В Америке по телевидению запрещено показывать голые подмышки, — сказала Эстелла, — особенно небритые.
— Почему? — спросила Сарита.
— Не знаю, наверное, американцам подмышки напоминают влагалище.
Ланг оторвал взгляд от парка, залитого ярким весенним солнцем, и обернулся.
— Эсси… пожалуйста, — начал он, но Сарита сделала успокаивающий жест, и он замолчал.
— Хотя у тебя подмышки бритые, — продолжила Эстелла так же сухо.
Сарита ответила не сразу. Она отошла от зеркала — волосы ее были забраны в небрежный пучок на макушке — приблизилась к кровати, взяла Эстеллу за руку и сказала:
— Пошли, Эсси! Я видела в холле полку с настольными играми, может, поиграем во что-нибудь?
Потом они весь вечер играли в «Алфапет» [18] Аналог «Эрудита».
, правда, по-фински. Часто, в ожидании своей очереди, Эстелла что-то нетерпеливо бормотала. Иногда она составляла непристойные слова, но чаще такие, которых, как уверял ее Ланг, не существовало, например, она придумала слово oudokki, якобы означающее «странный человек». Поначалу Ланг был неразговорчив и раздражен, но Сарита после каждой выдумки Эстеллы смеялась и хлопала в ладоши, и глаза ее, казалось, спрашивали Ланга: «А почему бы и нет?» Прошло довольно много времени, пока Ланг наконец не оттаял и тоже не начал смеяться. И тогда Эстелла посмотрела на него своими черными глазами и улыбнулась — немного криво и неестественно, словно уже толком не помнила, как это делается.
Читать дальше