Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Иногда по субботам отец заезжал за мной в школу, и мы гнали на его мотоцикле в Пелицхоф. Пелицхоф — маленькая деревушка, расположенная в нескольких минутах на мотоцикле от Хоэнцедлица, примерно километрах в тридцати. Отцовский мотоцикл покрывал их одним махом. В Пелицхофе в большой тесноте живут мои дедушка и бабушка Хабенихт. Домик у них всего метра три в ширину и такой низенький, что отец может достать рукой до водосточного желоба на крыше. По этой причине туалет находится не в доме, а во дворе рядом с конюшней. Зато конюшня там очень просторная, ведь лошадям требуется больше места, чем людям. В спаленках наверху под крышей потолок до того низок, что нельзя даже выпрямиться. Но это и не нужно, потому что человек спит лежа. Родители дедушки с бабушкой считались бедняками, поскольку вместо дома у них была почти что будка. Сейчас большинство людей живет в новостройках, а еще у них есть за городом будки для отдыха.

У дедушки с бабушкой есть цветной телевизор, две лошади, три свиньи и множество пестрых кошек. Кроме того, у них есть куры, которым, по словам бабушки, «цены нет». Яйца она сдает государству.

Я люблю бывать в Пелицхофе. Может быть, дом, в котором живут дедушка с бабушкой, кажется мне таким крошечным, потому что над ним возвышается огромная липа, самое высокое дерево в деревне. Летом, когда она цветет, ее сладкий запах так силен, что отбивает начисто вонь навоза с полей, и миллионы шмелей и пчел возбужденно гудят в ее ветвях в поисках меда. Это гудение приятно для уха, даже лучше, чем гудение отцовского мотоцикла, мчащегося со скоростью более восьмидесяти километров в час.

— Опять ты мечтаешь, Рауль. Что ты смотришь все время в окно? — раздался голос учителя Мельхозе.

Я наблюдал за ласточкой, которая иногда проносилась мимо окна нашего класса. Гнездо ее находилось на высотном доме, прямо над балконом двадцатого этажа. Я знаю хозяйку из этой квартиры. Ей не пришлось разрушать гнездо, потому как я укрепил под ним дощечку, чтобы птичий помет не падал на кофейный стол.

В Пелицхофе краснохвосты поднимаются только до крыши конюшни, метра на три, на четыре. А здесь ласточки могут долетать до двадцатого этажа.

Я услышал, как учитель Мельхозе сказал:

— Пожалуйста, будь повнимательнее, Рауль. Или ты снова хочешь остаться на второй год?

Этого я позволить себе не могу, иначе я окажусь среди еще более мелкой братии и меня будут принимать за пионервожатого.

Учитель Мельхозе считает, что мне следовало бы сожалеть о своих ошибках. Я и хотел бы, но исправление дается мне с трудом. У меня и так уходит много сил, потому что кругом все новое: новые учителя, новый класс, новая половина родителей.

Конечно, мне было стыдно, когда все открылось. Но со стыдом можно справиться, если приложить старания. С грустью справиться не так просто. Грусть причиняет боль. Мне кажется, боль прямо-таки впивается в человека когтями, когда он что-нибудь теряет. Конечно, не деньги на мороженое, не перчатки и не очки. Все это легко возместить. Я имею в виду нечто более важное: например, кошку, или отца, или бабушку, или такую деревню, как Пелицхоф. Короче, то, что ты любишь. Такую утрату тяжело пережить. Это тоже смешное слово, но оно соответствует действительности. У меня переживание длится дольше, чем заживание. Когда я был маленьким, я сломал себе ногу. Через шесть недель гипс сняли. При этом медсестра слегка задела мою ногу фрезой. Нога болела всего два часа, потому что я был рад, что гипс наконец оказался в мусорном ведре. Если мать сдержит свое обещание и разрешит мне видеться с отцом, я избавлюсь и от своей грусти.

Итак, я больше не буду глазеть в окно, не буду мечтать и не буду наблюдать за ласточками. Я буду исправляться.

Моя первая жизненная зарубка была сделана в понедельник.

— В пятницу из Саксонии возвращается мать, — сказал отец. — И, наверное, с дипломом. — (К сожалению, она приехала с коллегой Ленгефельдом.)

Отец хотел, чтобы мы подготовились к приезду матери.

— Хорошо, — сказал я. — Давай сдадим все бутылки из-под пива и уберемся.

— Этого недостаточно, — возразил отец. — Надо бы еще все пропылесосить.

— Это можно и в среду сделать, — предложил я. Я знал, что вечером, когда передают футбол, отец терпеть не может пылесосного шума. Он меня раскусил и сказал:

— Пылесосить будем сегодня.

Я вздохнул, он улыбнулся, и я стал ему помогать.

— Люблю с тобой работать, Гиббон, — поблагодарил меня отец. — Ты хороший сын и товарищ.