Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

По-настоящему нормальной среди всех была разве что та девица, которую притащил с собой Хеннер. У нее по крайней мере не приходилось выискивать намеков в каждом слове. Может, я и позавидовал тогда Хеннеру, но уж никак не потому, что он ложится с ней каждую ночь в постель.

Я чувствовала себя разбитой и смертельно усталой. В обычное время дом по ночам был полон разных звуков, таинственных и страшных. В эту же ночь в нем стояла мертвая тишина, хотя он был переполнен людьми. И это казалось еще страшнее.

Было уже поздно, когда я услышала внизу голоса.

Они становились все громче. Я открыла дверь и, как была, в ночной рубашке, присела на верхней ступеньке лестницы. В голове вертелись какие-то кусочки виденного за день, точно в калейдоскопе: лица гостей, повернутые к воротам, — все ждут Карину… Я на кухне: готовлю еду, мою рюмки, до меня никому нет дела. Но у меня не хватает сил для обиды…

Дитер рассказывает об институте, где лечат диабетиков, которым уже не помогают инъекции. О том, что у них разрабатываются специальные приборы, позволяющие вводить больным лекарства автоматически круглые сутки…

Еще: я сижу у костра, по коже у меня ползут мурашки. Все возбуждены. Я молчу…

Я сижу в ночной рубашке на лестнице и ежусь от холода. До меня доносятся голоса.

— Здоровые не выдержат, — говорит Герд. — Они задохнутся.

— Вы не даете мертвым умереть… — Неужели этот голос принадлежит мне?

Я слышу, как в подвале работает насос, перекачивающий инсулин. Чувствую укол в вену. Кровь разносит раствор лекарства по моему телу, и мне делается тепло. Я встаю с верхней ступеньки и спускаюсь вниз. Вижу руки Дитера, вцепившиеся в рубашку Герда, стерильные иглы для забора крови. Я обнимаю безжизненное тело Герда — холодное, как у трупа. Я люблю тебя, говорю я ему. Язык подчиняется мне с трудом. Я иду к двери, из которой не выходила…

Марга лежала в постели и дрожала: что там у вас происходит?

Ее тело съежилось — она оторвалась от насоса с инсулином и умирала. Я потрогала ее безжизненную оболочку, и это успокоило меня.

Я проснулся, когда в крови поубавилось алкоголя. Кровать подо мной качалась, как лодка. Как же я забыл прихватить с собой бутылку, чтобы опохмелиться? Рени спала мертвым сном. Недоступная для меня. В желудке, переполненном кислотой, бушевала буря. Чувствовал я себя весьма скверно.

Не так-то легко оказалось найти желудочные таблетки в этой темной клетушке под крышей. Тычась, как слепой, я угодил головой в поперечную балку.

Отвратительно пахло каким-то древесным лаком.

Зачем, каким ветром занесло меня сюда? — вертелся у меня в голове вопрос, причем именно сейчас, когда кривая моей жизни достигла самой нижней отметки и когда у меня не осталось ничего, кроме пары собственных рук. Да еще кроме чувства вины перед семьей, которую я покинул…

Что это — тщеславие, желание похвастаться успехом, которого нет?

Не одеваясь, я стоял в темноте и перебирал в памяти свои просчеты. Как долго мне еще удастся удержать около себя Рени? И что останется мне, когда она уйдет? А в том, что рано или поздно так случится, я не сомневался — это вполне естественно.

Я попробовал представить свое будущее: кусок не оклеенной обоями стены в неуютной комнатенке Рени. Девиз, которым я оправдывал до сих пор свои сумасбродства: лучше три года жить, чем тридцать существовать, — утратил теперь магическую силу. Все увиденное в усадьбе привело Рени в восторг. Я знал: она надеялась, когда-нибудь я устрою для нее нечто подобное. Что же — признаться ей в том, что я никогда не смогу этого сделать?

Я чувствовал, как во мне просыпается тайная неприязнь к Рени. Она лежала рядом, без малейшего представления о моих проблемах, в то время как я, преодолевая отвращение, разжевывал таблетки, застревавшие в незапломбированных зубах и приклеивавшиеся к губам и языку. Я ненавидел это теплое тело, ради него я решился на такие вещи, которые сейчас казались мне лишенными всякого смысла.

Редко испытывал я состояние такой безысходности. Ночной ветер шевелил черепицу на крыше, она негромко шуршала, будто нашептывая что-то. Все это не сулило ничего хорошего.

Утром небо словно специально очистили от туч, жаркое солнце вскарабкалось на крышу дома, и влажная земля задымилась легким паром.

После завтрака мы с Хеннером и Дитером отправились во двор, чтобы докончить остатки спиртного. Так, глоток на день грядущий, ревизия недопитых бутылок.