Владимир Маканин: Пойте им тихо

Зарплата Дашеньки выросла в полтора раза, а директор был стар и добр, чего же еще. Всякие там срывы, и заскоки, и грешки были для директора делом глубокого прошлого. Дашенька сначала разузнала про это. И только лишь затем дала свое согласие.

— Боязно как-то, — говорила она знакомым женщинам.

— Почему?

— Ну все-таки. Секретарша — это секретарша.

— Глупости, девочка!.. Вот увидишь — все будет прекрасно.

— А работа — не будет ли трудно?

— Не волнуйся. У него на стреме полным-полно референтов — не волнуйся, девочка.

Дашенька и сама знала, что трудно ей не будет. Она просто так спрашивала. Из скромности.

Андрей работал дома, его тема и выводы были настолько важны, что его начальник и всякие уважаемые люди освободили Андрея и бессрочно отпустили его. «Трудись дома. В наилучших условиях», — сказал ему начальник. Андрей все более становился теоретиком. Предполагалось, что он не должен терять время на проезд туда-сюда. И даже зарплату ему носил старенький почтарь.

А у Дашеньки в эти дни была запарка, и она не осмелилась взять больничный, чтобы создать мужу наилучшие условия, и потому на ее секретарском столе нет-нет и заливался телефон.

— Алло.

— Дашуля, это я, Андрей. Скажи-ка мне быстро, манка — это белое и сыпучее?

— Да. Только не спутай с мукой.

— Ты, кажется, велела на пол-литра молока — две с половиной ложки манки.

— Да.

— Ты уверена, Дашуля?

— О господи, ну конечно уверена!

Андрей к этому времени впал в известную беспомощность — слишком привык к жене, ничего не умел, ничего не запоминал. Он пугался теперь и мало-мальской заботы — а стукнуть ему должно было вот-вот тридцать, и был он на семь лет старше Дашеньки.

Он звонил опять. В голосе была радость первооткрывателя:

— Дашуля! Милая!.. Я только что засыпал манку.

— Хорошо, родной.

— Я засыпал. Я уже помешиваю. Я помешиваю большой ложкой, слышишь, Дашуля?

И некоторое время Андрей держал телефонную трубку в непосредственной близости от кастрюльки. Чтобы жена слышала. И чтобы подсказала, если что-то булькает не так.

Дашенька была вся внимание, она записывала людей на прием. Она согласовывала день и час. Она беседовала. Она входила время от времени к шефу с кратеньким докладом — кто явился, и с каким вопросом, и согласен ли подождать хоть бы десять минут.

— Дашенька! — Это опять звонил Андрей. — Дашенька! — он прямо-таки кричал в телефонную трубку. — Каша никак не загустеет. Вроде бы сварилась, но не загустевает… Никак!

— Ешь незагустевшую, родной, — мягко говорила Дашенька. Она никогда не выходила из себя.

Примчавшись домой, Дашенька радостно поцеловала его — отощавший Андрей сидел за столом, писал, чертил, курил, а вокруг был вдохновенный беспорядок — на столе, на тахте, на паркете пола лежали его бумаги.

Картинка была родная и привычная, та же, что и вчера, и позавчера — но не совсем. Потому что с кухни тянуло жареным мясом.

— Привет!..

Оказалось, что зашла в гости подруга Вика. И хозяйничала.

— Что же ты, дорогая, своего мужика голодом моришь? — спросила Вика.

— Да так, — несколько смутилась Дашенька. — Дела…

— Нельзя, дорогая… Или ты забыла, что сердце мужчины и его желудок, в сущности, один и тот же орган?

— Я не забыла…

— Смотри — а то найдется другая, которая ему это напомнит.

Дашенька и впрямь на полминуты взволновалась и оглянулась на мужа — слышал ли?.. Но Андрей не слышал: он был в шоке, он сидел, как сидит деревянный истукан в музее. Запах мяса сводил его с ума. Андрей не слышал, и не видел, и не понимал.

Дашенька выставила подругу Вику как можно быстрее. За чаем Вика все-таки пыталась завести разговор.

— Что же ты не спросишь — как у нас в корректорской?

— Я знаю, как у вас, — спокойно сказала Дашенька.

Вика пожала плечами:

— Ну тогда расскажи, что у тебя новенького.

— Ничего.

— Но ты же теперь при директоре.

— Ну и что — работа как работа.

Вика после чая хотела покрутить пластинки.

— Что ты, Вика, — мягко заявила Дашенька. — Андрей работает…

— А мы — тихо.

— Нет-нет.

Андрей действительно работал, хотя работалось ему неважно — утроенная порция мяса с картошкой, выделенная ему Викой, едва не свалила его в постель. Он зевал. Он тер глаза. В сознании мелькало что-то яркое и расцвеченное — ему снились короткометражные сны, две секунды, не больше, — снились павлины, женские косынки, восточный базар и новенькая географическая карта Крыма.