Владимир Маканин - Пойте им тихо

Однажды бы я не выдержал и отправился туда днем. Приблизительно это могла быть 431-я квартира, через восемь подъездов от меня. Но не наверняка.

— У вас… Извините, это у вас плачет ребенок?

Пришел я туда сразу после работы, открыто и прямо, как и положено приходить с вопросами. Дверь открыл мужчина — здоровенная и наглая будка.

— Чего надо? — И он тяжело оглядел меня, не пуская даже в прихожую.

— Ребенок какой-то плачет по ночам — это у вас?

— Чего тебе надо?

И он добавляет:

— У нас вообще детей нет.

Прошло две ночи, и вот среди дня я опять явился — не выдержал. И, по замыслу моему, будка должна быть сейчас на работе. И, может быть, мне на мой вопрос ответит кто-то другой… Но будка была тут как тут.

— Я же тебе сказал — никто у нас не плачет.

И уже веришь ему — значит, так и есть. Ошибся.

— Где же он плачет? Извините… Я опять этой ночью слышал.

— Слышал?

— Ну да.

— Через восемь подъездов? (Тут уже вступает в дело реальность, никто не поверит, что ты слышал сквозь ночь, с этим к властям не побежишь.)

— До свидания. Извините.

— А ты это… как тебя? Ты полечись. Димедрольчику попей.

— Завораживающая штука?

— Вот-вот.

И ты уже уходишь с его порога. И он за тобой захлопывает, и только в последнюю полоску, которую съедает дверь, в просвет, ты успеваешь заметить на полу детскую игрушку. Что-то плюшевое, с бантом. Это там, в коридоре квартиры, прямо за ногами будкообразного мужчины.

И вот ночью ты начинаешь монотонно, как позывные, произносить один и тот же текст. Как каплю за каплей, роняешь слова в ночную притаенность и в полусонные голоса:

— Мальчик, а мальчик, почему ты плачешь? Ответь мне негромко.

И через минуту:

— Девочка, почему ты плачешь? Ответь мне негромко.

Ответа нет. И вот ты уже выслеживаешь, когда будкообразный мужчина отправляется на работу. Он идет к автобусной остановке, он впрыгнул в автобус, он уже там, уже отделенный. Ты тотчас спешишь к его подъезду, к его двери. Приникаешь ухом к замочной скважине. Потом приникаешь глазом. И видишь опять на мелкопаркетном полу эту игрушку с бантиком. Но ни звука. Ни шороха.

И далее в том же духе…

На второй день к вечеру Аля вернулась. И как раз я пришел с работы.

— Отвезла? — Это про курточки и свитера.

— Отвезла. Послушай… Какие они у тебя симпатичные!

— Кто?

— Дети.

— Понравились?

— Очень. Особенно младшая.

И тут я заметил, что она дрожит.

— Да ты горишь!

— Нет-нет.

— Чего там «нет»!

А еще через полчаса все стало очевидным и явным: ее бил озноб. Аля хотела что-то объяснить, но не сумела. Губы шлепали, а слова не получались никак.

Я уложил ее. Дал чаю с малиной. И аспирин.

Потом ушел к себе — что-то читал и ставил для нее пластинки. А она заказывала через стенку:

— Эту песню… Еще раз эту.

Я отводил иглу назад.

— Она тебе не надоела?

— Нет-нет.

Вечер был спокойный, тихий, без доносящихся через ночь голосов (она вернулась!), но сами мы были взвинчены. На той самой грани. Аля была вне себя от жара. Я тоже — потому что, если ты ходишь за больным и, кроме вас двоих, никого нет, ты тоже как бы болен.

— Я чокнутая, — бормотала она. — Чокнутая, да?

Я ставил вторую пластинку.

— Заведи какое-нибудь танго, — просила она.

— Уж не хочешь ли ты плясать?

— Нет. Хотя, может быть, да… Я встану!

— Я тебе встану!..

— Ну заведи. Не буду я вставать… Глупости я говорю.

Это все через стенку. И вот я спросил: «Еще? Эту же пластинку?» Она не ответила. Ключ от ее квартиры был у меня. Я вошел, чтобы убедиться. Аля спала… Здесь давалось описание спящей молодой женщины. Когда она спит лежа на спине, лицом к тебе, а пальцы ее стиснуты в кулачки и прижаты к подбородку. Я потоптался. Погасил свет и ушел.

Днем в обед я отвез ее мужу передачу. Апельсины и яблоки. И сок. То есть, если говорить о последовательности, я прикупил все это добро, когда шел на работу, а в обеденный перерыв отнес в больницу.

В записке я накарябал несколько слов: Аля, дескать, сегодня занята. То да се. Попросила, дескать, принести передачу меня. Поправляйся… Он ответил еще более коротко: «Угловое окно справа. Третий этаж».

Я обошел больничный корпус, и он сразу же стал кричать, высовываясь по пояс: «Тезка-а, тезка-а! Спаси-ба-а-а!» И радостно махал руками. Из-за похолодания окна были закрыты. Но он открыл, вывесился и на нерве кричал. Спрашивал:

— Аля здорова?.. Как она — здорова? Не врешь?

— Да. Да.

— В следующий раз придет — не врешь?