Борис Палант - Дура LEX

Я нарисовал стол, стул, диван, кресло, тумбочки.

— Нет, «кольт сорок пятый» в такой ситуации применять нельзя. Если ты промажешь, пуля прошьет стены во всех смежных комнатах, и ты случайно можешь убить кого-нибудь даже в дальней комнате. Тебе нужен тридцать восьмой или девятимиллиметровый калибр, что почти одно и то же. Удар от такой пули вполне приличный, хотя с «магнумом» сорок пятого калибра не сравнить, но зато вряд ли отправишь на тот свет невинную душу в соседней комнате. Значит так, выбирай или «беретту», или «глок».

— А какая между ними разница?

– «Глок» неприхотлив, с ним можешь хоть в пустыню, хоть в джунгли. «Беретта» — как итальянская женщина, за ней уход нужен, а то скандалить начнет. Если забудешь смазать, точно осечка будет. Но зато последняя модель, «кугар», стреляет почти без отдачи. Его называют пистолетом двадцать первого века.

Скотт достал оба пистолета. «Беретта» была черная, «глок» — стального цвета. Я подержал оба пистолета в руке. «Беретта» была приятнее, роднее. Классная итальянская игрушка. И машина у меня была итальянская «Альфа-Ромео» — красивая, быстрая, ненадежная. В пустыню я в ближайшее время не собирался, в джунгли тоже. Я взял «кугар». И к нему по совету Скотта коробку самых дорогих патронов «винчестер» с высверленным сердечником.

Я вспомнил фотохронику Второй мировой. На одной фотографии бойцы заряжали пушку снарядом с надписью «Гитлеру от Сталина». На каждом патроне я хотел выгравировать «Беслику от Бориса».

Вечером дома я как следует выпил.

«Почему осетин может, а еврей нет?» — думал я.

Ни один порядочный грузин, армянин, да кто угодно, не спустил бы Беслику его угрозу. Я не знаю, почему я рассуждал о мести за оскорбление именно в национальном плане. Почему я чувствовал себя в тот момент больше евреем, чем мужем или даже мужчиной? Беслику мое еврейство вообще было до лампочки, почему же я чувствовал себя униженным именно как еврей? В общем, убить Беслика я решил как еврей, а не как мужик.

Пил я один в кухне, на втором этаже Айлин проверяла домашнее задание Криса. В восемь вечера такси доставило Беслика. Он вошел, поздоровался, попросил апельсинового сока. Я дал ему стакан сока, и он сел как ни в чем не бывало за стол напротив меня. Я молчал. Со второго этажа спустился Крис и спросил Беслика, будет ли он сегодня есть на ужин сырое мясо.

— Я уже обедал, — с улыбкой ответил Беслик.

— Ну съешь хоть маленький кусочек, — попросил Крис.

Я был удивлен, насколько хорошо дети разбираются в том, на каком языке с кем надо разговаривать. Со мной Криса не заставишь и двух слов по-русски сказать, а с Бесликом — пожалуйста, и даже почти без акцента.

— Ну, тащи, съем кусок, но маленький.

Крис вытащил из морозильника здоровый кусок говядины и протянул его Беслику.

— Этим мясом можно только гвозди забивать, малец, — сказал Беслик. — Нехорошо мороженое мясо гостям подавать на ужин. Это ты папке своему дай, ему полезно будет.

— Крис, положи мясо обратно в морозильник и ступай наверх, — сказал я жестко.

— Я бы хотел побыть с вами, я сделал домашнее задание, — по-английски сказал Крис.

— Крис, иногда мне не хочется повторять сказанное, и сейчас именно такой случай. Немедленно ступай наверх и скажи маме, что я скоро поднимусь к ней. Спокойной ночи, Крис.

— Я буду волноваться за тебя, папа, — сказал Крис.

Он пожелал Беслику спокойной ночи и затопал по лестнице наверх. Мы с Бесликом остались одни в кухне.

— Ты бабки приготовил? — спросил вполне миролюбиво Беслик.

— Нет. Почему ты считаешь, что я должен бесплатно работать? Мало того, десять тысяч давно отработаны, а я до сих пор твоими делами занимаюсь.

— Сколько тебе дать времени на сбор бабок? Даю тебе три дня. Через три дня ты принесешь десять тысяч. За каждый просроченный день ты мне должен будешь тысячу баксов. Вопросы есть?

— Нету.

— Ну тогда спокойной ночи.

Беслик пошел в свою комнату.

Я позвонил Исааку Розену, разбудил его, сказал, что так больше продолжаться не может: Беслик оскорбляет меня, мою жену, вымогает деньги, делает из меня сообщника. Розен помолчал и сказал:

— Обратись за помощью к Буряту. Скажи, что я разрешил.

Когда я поднялся в спальню, Айлин спала. Чувствуя, что я все равно не засну, я спустился вниз и позвонил моему старому другу Марику, с которым учился в одной школе. Марик не спал, но по телефону рассказывать все, что со мной произошло, не хотелось.

— Марик, пошли в бар, посидим. Мы с тобой никогда не ходим в бары, а до эмиграции думали, что из баров вылезать не будем.