Борис Палант - Дура LEX

Я удивился режиссуре: ведь еврей пять минут назад гулял вместе со всеми своими друзьями за одним столом. После того как бабы водрузили его на стул, а стул вместе с евреем балалаечники поставили на стол, стало ясно, чей праздник главнее. Опять пошли тосты про честность и принципиальность еврея с пожеланиями богатырского здоровья и кавказского долголетия. Балалаечники затянули а-ля народную песню со словами «Ай ты наш еси, Лазарь Иосифович!». В песне перечислялись былинные подвиги Лазаря Иосифовича. Из слов стало ясно, что на каких-то переговорах Лазарь Иосифович ловко обкрутил американскую компанию и заставил ее подписать контракт с украинцами. За столом еврея не смеялся никто.

Не смеялся и Сережа, вместе со мной взиравший сверху на все это действо. Его единственный комментарий был:

— Видать, этот Лазарь бабки неплохие срубил!

Я давился от смеха, глядя на Лазаря Иосифовича, и пытался объяснить Айлин смысл происходящего. Айлин даже не улыбнулась. Затем Сережа вспомнил, по какому поводу я пришел.

— Ну что там с твоими орлами? — буднично спросил он.

— Надоело им сидеть, говорят, местная братва им не помогает. В России, мол, они бы уже давно на свободе были. Леван обещал разобраться, когда выйдет.

— Не понял, — сказал Сережа. — Адвокатов им наняли, что еще мы можем для них сделать? Здесь не Совок, я что — побегу судье взятку давать? Ты бы объяснил им, что здесь совсем другой расклад.

— Я уже давно это сделал, но мне кажется, они не могут врубиться в ситуацию. Сережа, им грозит большой срок, но как только я начинаю говорить о серьезности положения, у них тут же блок возникает — они и слушать ни о чем не хотят, повторяют, что ничего не сделали и шить им нечего.

— Боря, чем я могу им помочь? Ты знаешь, что я с судьями в гольф не играю. Честно говоря, они мне уже осточертели. Ведут себя как-то несолидно. Угрозы Левана мне по барабану, но раз он так поставил дело, то пошли они оба на хер. Срань поганая.

— Что мне им сказать?

— Скажи что хочешь. Скажи, что не нашел меня. Заказывай, не стесняйся, и не вздумай платить. Эй, Гоша, чтоб на этом столе все было по высшему разряду, сам проследи. И счет мне принесешь. Даже типов (с ударением на последнем слоге) не брать!

— Айлин, тебе нравится еда в нашем ресторане? — спросил он вдруг Айлин по-английски.

— Очень вкусно! — ответила Айлин.

— Хорошую ты себе бабу нашел, хоть и американку, — вздохнул Сережа. — Ну, отдыхайте.

Сережа отошел, и к нашему столу тут же подсел какой-то человек, который сказал, что узнал меня и хочет задать всего один юридический вопрос.

— Можно? — жалобно спросил он.

— Задавайте.

— Я приехал в Америку четыре года назад. Родился я в Ленинграде, но во время войны мою семью эвакуировали в Казахстан.

— Итак, ваш вопрос.

— Сейчас, я же должен рассказать вам свою историю, иначе вы вопроса не поймете.

— Понимаете, я здесь с женой. Она американка, нас не понимает, и ей уже очень скучно. Можно, вы мне расскажете свою историю в другой раз?

— Так это ваша жена? — Ленинградец встал, взял руку обомлевшей Айлин и поцеловал ее.

— Хороший у вас муж, очень хороший. Можно я с ним немножко поговорю? — сказал ленинградец на ломаном английском. — I speak to your husband. ОK?

— No, not ОK! — закричала Айлин, поскольку оркестр начал играть. — My husband and me go home.

Айлин схватила меня за руку и потащила к выходу. На тарелках остались шашлык, семга, балык, соленья и прочие деликатесы.

Мы выскочили из ресторана. Вокруг шумел и вонял пищевыми отходами Брайтон. Евреи и китайцы закрывали лавки, утрамбовывали мусор в громадные мешки, с грохотом опускали ставни лавок. С еще большим грохотом над Брайтон Бич-авеню проползал сабвей. Свежие, нарядные евреи входили в рестораны, а их уже накачанные, размазанные, растрепанные и вспотевшие от танцев собраться оттуда выходили. Американская мечта — русская жратва и русское веселье при американских конституционных правах — осуществлялась на глазах.

Валет подкатил мою синюю «Альфа-Ромео», я сунул ему пятерку, открыл для Айлин дверь, залез сам и со злостью врубил первую, доведя предварительно обороты до трех тысяч. Айлин дернулась назад:

— Fuck you, Boris.

Мы выехали на Белт Парквей и помчались к мосту Верраззано.

— Борис, выйди из этой игры, — сказала Айлин, закуривая.

Айлин очень редко курила, одну-две сигареты в месяц.

— Это ты так говоришь потому, что насмотрелась моих соплеменников, — ответил я, сбавляя скорость. Я не был пьян, но быть остановленным полицией все равно не хотелось. — Ну ладно, они представляют собой не лучшее зрелище, а ирландцы в своих барах, ты думаешь, гораздо лучше? Тоже, наверное, напиваются, только не водкой, а скотчем. Те же сорок градусов. Ну не танцуют они при этом, а сидят в твидовых пиджаках и бухают виски не залпом, а маленькими глоточками. Просто образ ирландца в баре тебе ближе, чем образ танцующего русского еврея, или, что еще хуже, еврейки.