Борис Палант - Дура LEX

Я никогда не думал, что мне доведется представлять интересы члена императорской семьи. Звали моего клиента Монро, и принадлежал он к клану Селассие. Дядя его был когда-то министром обороны. Я видел фото дяди — на его груди было больше медалей, чем у Брежнева и Суворова вместе взятых. Судя по количеству дядиных наград, Эфиопия вела войны на всех фронтах, повсюду побеждая, потому что за проигранные битвы главнокомандующим медали не дают. Несмотря на боевые заслуги, а скорее, из-за них, дядя выпал из фавора. Успел он наворовать, однако, немало — я также видел его фото на фоне собственного замка во Франции.

Монро вышел на меня через эфиопскую принцессу, внучатую племянницу императора Хайле Селассие, которая вступила в морганатический брак с евреем Осей и счастливо жила с ним в Джерси-Сити. Монро сказал, что хотел бы попросить политического убежища в США.

На интервью иммиграционный работник никак не мог разобраться в интригах эфиопского двора. На вопрос, кто его преследовал, Монро отвечал:

— Хайле, император Эфиопии.

— За что?

— За дядю.

— А что дядя сделал?

— Дядя хотел дать свободу и землю людям, — отвечал Монро заученные фразы. — Я всячески помогал дяде, и Хайле пообещал меня убить, хотя он мой другой дядя.

Затем иммиграционный работник посмотрел в свой справочник, откуда узнал, что в 1974 году императора Хайле Селассие низложили и власть перешла к хунте Дерг. Но Монро конечно же был готов к такому повороту. Он рассказал, что Дерг начала преследование всех связанных с режимом Хайле, начиная с дяди — военного министра. Те же, кто был в кровном родстве с кланом Селассие, мог в любую минуту угодить в тюрьму или его могли привязать к пальме и расстрелять. Дело происходило в середине восьмидесятых, когда в политическом убежище отказывали только ленивым. А Монро ленивым не был, в нем текла королевская кровь. Он выучил, за что один дядя преследовал другого, и как он оказался на стороне прогрессивного дяди, и как затем Дерг расправлялась с обоими дядьями. Получив политическое убежище, Монро открыл автомастерскую и начисто забыл козни эфиопского двора и опричников из Дерга.

Эфиопия в Восточной Африке, а Сенегал — в Западной. Сенегалец Мама-ду устроился к Монро работать автомехаником. Он тоже подал на политическое убежище. Будучи обделен королевскими генами, Мама-ду не знал о своей стране ничего. Ни какой там строй, ни кто против кого, ни кому принадлежат дворцы и банки. Он не имел ни малейшего понятия о том, какие могли быть чаяния у простого сенегальца и за что нужно бороться. При этом он здорово чинил самые сложные машины. Мама-ду не мог мне толком объяснить, как он попал в Америку. Сказал, что сел на корабль, долго плыл и наконец приплыл в Америку. В какой порт он приплыл, сказать Мама-ду не мог. Я подвел его к карте мира, занимающей одну из стен в конференц-зале. Показал ему Сенегал, затем Америку. Если плыть через Атлантический океан, портов по дороге нет, и весь путь займет не более недели.

— Сколько дней ты плыл в Америку? — спросил я Мама-ду.

— Наверное, три месяца, — ответил он.

— Ну как же ты мог находиться в пути три месяца? Посмотри — вот Африка, вот Америка. Расстояние не такое уж большое. Вы куда-нибудь заходили по дороге?

— Нет. Не помню.

А там, где ты высадился на берег, было тепло?

— Тепло.

— В каком месяце ты высадился? Или в каком отчалил?

— Не помню.

— А как ты высадился?

— Мой приятель Законде сказал, чтобы я вылезал из трюма. Я вылез. Ночью на лодке Законде отвез меня на берег.

— А какие деревья ты увидел на берегу?

— Пальмы.

— А что в трюме было?

Это я спросил не просто из любопытства. Может, Мама-ду был замешан в контрабанде чем-то нехорошим, хотя в таком случае вряд ли бы он мне сказал правду.

— Бананы. Я их ел во время путешествия. Ночью я иногда выходил на палубу подышать свежим воздухом. Законде приходил ко мне и говорил, что все спят и можно выйти. Он приносил мне продукты с кухни.

Итак, банановоз доставил Мама-ду в Майами, где он сошел на берег. Затем Мама-ду каким-то образом попал в Нью-Йорк. По-английски Мама-ду почти не говорил, изъяснялся на диком французском, который я, признаюсь, не понимал, либо на каком-то сенегальском диалекте. Я попросил Мама-ду прийти с кем-нибудь, кто смог бы перевести ему мои инструкции. Он пришел с джентльменом средних лет, в очках в золотой оправе. Звали джентльмена Мохамммед Диоп. Мистер Диоп работал в ООН и подрабатывал переводом с различных африканских диалектов. Оказалось, он прекрасно разбирается в политической ситуации Сенегала, как, впрочем, и любой другой африканской страны. Он быстро набросал мне план легенды. В следующий визит он принес мне потрясающей красоты документы, среди которых был ордер на арест Мама-ду и ордер на обыск его квартиры. Никогда ничего подобного на Брайтоне не изготовляли. Куда нашим цидулям до африканских золотых печатей, разноцветных блямб, шелковых тесемок и прочей канцелярской атрибутики! За новую историю своей жизни Мама-ду отвалил Мохаммеду Диопу тысячу долларов. И еще тысячу Диоп получил за сопровождение нас на интервью в роли переводчика. Нет и не было в русскоязычной общине такого переводчика! Мама-ду мог нести на своем диком наречии все что угодно — переводил-то все равно многоопытный Диоп. А кто его мог проверить? Кто в Иммиграционной службе знает диалект малеке?