Борис Палант - Дура LEX

Римма была счастлива, что Зинку оставляют в Америке. Она все время повторяла, что предвидела успешный финал и он является отчасти и ее заслугой — так много и искренне она молилась еврейскому Богу о Зинкиной судьбе. Однажды Зинка сообщила Римме, что месяцев через десять к ней приедут дочки. Римма на идише сказала:

— Мит инзере нахес («с нашим счастьем»), — что означало: «Вот так всегда бывает. Нам с вами было хорошо, а теперь мы вас потеряем. Нет, наше еврейское счастье долго длиться не может».

Зинку рассмешил стариковский эгоизм Риммы. Однако когда два дня назад примерно то же самое, но по-украински, сказала ей по телефону мать, Зинка рассердилась. Конечно, мать привыкла думать о Таньке и Юльке как о дочерях, но нельзя же быть такой эгоисткой.

Зинка стирала в ванне пропахшие кошкой (у Риммы и Йоси была кошка) ковровые дорожки, когда позвонил Аскольд. Он сказал, что Романо звонил ему ночью, а потом оставил пятнадцать сообщений на автоответчике. Все пятнадцать были одинаковыми: «Tell her I’m sоrry».

— Он говорит, что повел себя не по-цыгански, — сказал Аскольд. — Что будем делать, Зина?

— Ну пусть теперь поведет себя по-цыгански, — ответила Зинка. — Хоть узнаю, как это бывает.

Ковровые дорожки нужно было давно выбросить, а не стирать, но Йося, как сказала Римма, «на себе тащил» их с какой-то распродажи в Квинсе. Он купил дорожки, потому что они напоминали ему те, что лежали в квартире его родителей в Одессе. Зинка скребла их, думая, какие предметы ей так же дороги, как Йосе ковровые дорожки, но на ум ничего не приходило.

Возвращалась она домой около восьми вечера. У подъезда стала рыться в сумочке, ища ключи, и вдруг услышала звук скрипки. Мелодия была печальная, явно ее родиной были Трансильванские горы. Зинка обернулась и увидела вчерашнего скрипача из «Двух гитар», играющего на другой стороне улицы. Скрипач поднял голову и кивнул Зинке, приглашая подойти. Зинка подошла.

— Пригласите на чай, барышня, — сказал по-русски скрипач, опуская смычок.

— Приглашаю, — ответила Зинка. — Но сладкого к чаю у меня нет.

— Я сыграю тебе сладкую музыку, барышня, — сказал скрипач.

Дома Зинка заварила настоящий дорогой чай фирмы «Ахмад», сделала бутерброды с докторской колбасой и пригласила скрипача к столу. Скрипач сел, отхлебнул чаю, взял скрипку и заиграл «Чардаш» Витторио Монти. Закончив, он сказал:

— Чардаши есть у всех — у Чайковского, Брамса, Листа, Сарасате, но «Чардаш» Монти — мой самый любимый. А знаете, кто лучше всех исполняет этот «Чардаш»? Не поверите — ирландцы. Есть такая ирландская группа, называется «Мелодия». Это трио — скрипка, гитара и свистун. Да-да, свистун. Вы попробуйте высвистеть финал «Чардаша» Монти, вряд ли у вас это получится.

— Вы кушайте, кушайте, — сказала Зинка.

Скрипач сделал еще два больших глотка чая и заиграл «Чардаш» Брамса.

В дверь позвонили. Зинка открыла дверь и замерла — на пороге стояли Аскольд, Верка и Романо. В руках Романо держал огромный букет красных роз (что символизировало любовь), перевязанных желтой лентой, означающей, по-видимому, скорбь.

Аскольд принес коньяк «Тессерон Эмосьон ХО» — двести пятьдесят долларов бутылка — и торт «Киевский» из русского магазина. Под концовку «Чардаша» Брамса Аскольд откупорил бутылку, Верка нарезала на большие куски торт, и все сели за стол.

Скрипача звали Аркадий, или, для друзей, Адик. Не так-то просто ангажировать скрипача из ресторана на субботний вечер. Романо заплатил ему пятьсот долларов, и Адик отработал их по-настоящему, по-цыгански. Под его скрипку Верка целовала Аскольда, Романо гладил Зинкины руки и целовал ее в щеку, прося по-венгерски прощения. Все пили коньяк и закусывали докторской колбасой и тортом «Киевский». Аскольд заказывал Адику музыку, отпуская шутки:

— Наверное, скрипач в субботний вечер стоит не меньше, чем адвокат.

— Гораздо больше, — отвечал Адик. — Ему просто цены нет.

Разошлись за полночь, но не все. Касаниями рук Романо и Зинка договорились, что Романо может остаться.

Романо нравились Зинкины борщи, вареники, котлеты и вообще все, что она готовила. А о ночах и говорить нечего — цыганская страсть всему миру известна. Как когда-то ее муж, а потом Виктор, Романо любил рассказывать истории за обедом. За короткое время Зинка начала вполне сносно говорить и понимать по-английски.

Однажды Романо рассказал, что дал убежище старому албанцу и отказал в нем молодому, потому что молодой на вопрос, куда ему вмазали дубинкой, показал на правое ухо, а в медицинской справке было написано, что удар пришелся по левому.