Борис Палант - Дура LEX

— Верка, ведь Матвей Леонидович должен был из страха и вправду обо всем молчать, а ты тут мне их разговор в деталях пересказываешь. Странно все это. Неужели Леночка все это разболтала?

— Да нет же, сам Матвей Леонидович по секрету и рассказал в узком кругу — дантисту Володе и парикмахеру Косте. Ну, еще жене своей Иде. Короче, весь Бруклин уже об этом знает. Со всеми деталями.

— А что, еще и детали были?

— Ну да. Матвей Леонидович, после того, как констатировал смерть Лифшица, успел заметить на журнальном столике обертку от виагры и почти пустую бутылку коньяка. Говорит, что вся эта комбинация — виагра, коньяк и секс с Леночкой — стоила Марку жизни.

Слушая рассказ Верки, Зинка сразу не подумала, насколько смерть адвоката Лифшица касается лично ее. Только после того как они с Веркой приняли по три рюмки скотча, в Зинкином мозгу зазвенело: а кто теперь ее дело вести будет?

Вторая беда пришла поздно вечером. Неожиданно явился Витя и сказал, что уезжает из Америки. Зинка была пьяна и сразу не врубилась в смысл сказанного. Посидела-помолчала и заплакала.

— Куда же ты, Витек, поедешь? — спросила она.

— Кореш в Алжире бизнес открыл по починке самолетных моторов. Ему менеджер нужен, а у меня все-таки военное образование, и в технике я кое-чего смыслю.

— А что же с конституцией и свободами? Ведь обратно пути не будет.

— Знаю, Зина.

— А со мной что? Я ведь тебя люблю. Ты думаешь, так просто встретить на земле человека, который тебя полюбит? Ведь мы бы могли семью создать, я еще родить могу.

— Не надо, Зина, мне самому тяжело. Наверное, я делаю страшную глупость, но что-то меня толкает на эту глупость. Не могу я сидеть на одном месте, закисаю я. Ты, как цыганка, должна меня понять, — попытался улыбнуться Витя.

— Цыганка… — Зинка снова расплакалась. — Когда уезжаешь, Витек?

— Завтра, Зина. Не хотел говорить тебе заранее, не хотел расстраивать.

— Ты не расстраиваешь меня, Витек, ты меня убиваешь. Мне так хорошо с тобой было, так хорошо. Помнишь «Блю Ноут»? Я как джаз теперь по радио слушаю, всегда тебя вспоминаю. И мне тут же тебя хочется. Ты пришлешь свои координаты?

— Конечно, Зина. Кто знает, может, еще встретимся.

— Витек, я должна тебе гроши — полторы штуки. Куда их тебе высылать?

— Забудь про гроши, Зина, ничего ты мне не должна. Мне кореш положил зарплату в сто штук, так что я в порядке.

Зинка и Витя легли на застеленную кровать и так пролежали часа два. Потом Витя встал и ушел, а Зинка провалилась в больной сон.

Проснулась Зинка рано, ее тошнило. Она выпила из банки огуречного рассолу. Потом опохмелилась остатками скотча, снова выпила рассолу. Когда прошла головная боль, началась душевная. Зинка никак не могла перестать плакать. Шла на кухню, ставила кофе и плакала. Потом шла в спальню, смотрела из окна на пыльный бруклинский двор, вспоминала карпатские луга и начинала плакать еще сильнее. Хотела позвонить по скайпу дочерям, но не смогла. Хотела включить радио, но вспомнила, что оно настроено на джаз, и тут же отдернула руку от пульта. На часах было двенадцать. Зазвонил мобильник. Это была Римма.

— Зина, с тобой все в порядке? Мы с Йосей волнуемся, все ли у тебя в порядке. Помнишь, мы сегодня собирались в парк пойти погулять, а потом пожарить котлеты с гречневой кашей? Знаешь, что мне сегодня Йося сказал?

— Риммочка, я заболела. Я завтра приду.

— Хорошо, Зиночка. Так ты знаешь, что мне сегодня Йося сказал?

— Что, Риммочка, он вам сказал?

— Он сказал, что с тех пор, как мы уехали из Одессы, он ни разу не пил компота из сухофруктов. Ты представляешь? Зина, мы должны ему сделать компот из сухофруктов. Ты умеешь варить такой компот?

— Да, Риммочка, я сварю Йосе компот из сухофруктов. Я по дороге к вам зайду в лавку и куплю все, что нужно для компота.

— Тебя Бог нам послал, Зиночка. Не забудь, что в такой компот хорошо дать изюму.

Когда старая еврейка говорит, что человека ей Бог послал, то слезы у такого человека должны высохнуть немедленно. Зина улыбнулась и пошла искать черные брюки и закрытую блузку, чтобы ехать на прощание с Марком Лифшицем.

Перед зданием похоронного бюро «Невский», что на Кони-Айленд-авеню в Бруклине, было многолюдно. Мужчины в костюмах и кипах курили, их жены с марлевыми нашлепками на головах стояли невдалеке и шептались. В стороне группой держались люди явно нееврейской наружности, по-видимому, клиенты Марка. Мужчины-неевреи тоже нацепили на головы кипы, которые им раздали в «Невском», но, как отметила про себя Зинка, кипы им не шли.