Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

Неожиданно на хирман приехали на своем служебном «Виллисе» председатель колхоза товарищ Турдиматов Турсун Тарранович и агроном Пиллаев. С ними был безбородый неокоммунист с прозрачной нагарой подмышкой. Аграном Пиллаев в длинном брезентовом плаще с капюшоном, в брюках-галифе и в сапогах как у Адольфа Гитлера, остановил Газинияза. Тот заглушил мотор хлопкоуборочной машины и спрыгнул из кабины.

— Здравствуй, дорогой Газинияз, наш ударник труда! — сказал аграном Пиллаев. — Мы с нашим уважаемым председателем колхоза товарищем Турдиматовом Турсуном Таррановичом приехали, чтобы прикрепить к твоей груди высшую государственную награду — Орден Отечества!

С этими словами агроном Пиллаев сделал знак рукой, и безбородый неокоммунист начал играть на нагаре.

— Дан-дала-дидан! Дин-дала-дидан! Дан-дала-дидан! Дан-дала-дидан! Дан-да-дидан — дан-дала-дидан!

Тут откуда ни возьмись, появился учитель птичьего языка и литературы домля Далаказан Оса ибн Коса. Он начал танцевать, вращаясь как смерч в такт ударов нагары со своей неизменной шкаф-школой на спине, крича.

— Жить-жить-житталалалу-лалула! Жить-жить-житталалалу-лалула!

Рядом с ним танцевал низкорослый пузатый милиционер с лысой головой и с ученической сумкой на плечах, с кривыми ногами, с фонарём в руке, вскидывая брови и мотая шеей. Другие ученики шкаф-школы домли Далаказана тоже танцевали, напевая на птичьем языке веселые песни о счастливом детстве. Председатель колхоза товарищ Турдиматов Турсун Тарранович прикрепил орден к телогрейке тракториста Газинияза, поздравив его с выполнением намеченного годового плана по сбору хлопка. Газинияз улыбался, утирая слезы своей клетчатой кепкой, и снова загремела нагара в подмышках неокоммуниста.

— Дан-дала-дидан! Дин-дала-дидан! Дан-дала-дидан! Дан-дала-дидан! Дан-да-дидан — дан-дала-дидан!

Но веселящиеся не заметили, как к хлопковым горкам, которые тянулись сквозь облака к небесам, тихо подкрался злой сапожник и опасный рецидивист Абу Кахринигман бужур Каландар Дукки Карабулут Ибн Абдель Касум. Он принёс собой канистру с бензином. Абу Кахринигман бужур Каландар Дукки Карабулут Ибн Абдель Касум незаметно облил гору белого золота бензином и, щёлкнув зажигалкой, поджог народное добро. Начался пожар, который покрыл небо огнём и дымом. Первым эвакуировал себя Председатель колхоза товарищ Турдиматов Турсун Тарранович, который спешно сел со своим шофером в служебный «Виллис». За ним побежал, вопя от страха, агроном Пиллаев. Тракторист Газинияз запрыгнул в кабину своего комбайна, словно воин-индеец, который садится в седло своего коня, и уехал на большой скорости со злополучного места, подальше от пожара.

Далаказан убежал с горящей шкаф-школой на спине. Впереди него бежал ученик-отличник пузатый милиционер с лысой головой и с ученической сумкой на плечах, с фонарём в руке, который скрипел как пустое ведро. А безбородый неокоммунист все играл на своей прозрачной нагаре.

— Дан-дала-дидан! Дин-дала-дидан! Дан-дала-дидан! Дан-дала-дидан! Дан-да-дидан — дан-дала-дидан!

Тут прервался кошмарный сон Фариды. Она проснулась вся в холодном поту. А Гурракалон всё еще спал и тоже видел сны, но не кошмарные, а счастливые. Ему снилось, что он, сидя в тюремной камере, шьёт из шкуры гиппопотама пуленепробиваемые сапоги с белыми голенищами для великого лжедемократора страны.

На улицах Таппикасода гулял осенний ветер. Он танцевал, словно рыжеволосая красавица, кружа желтые и багровые листья в садах. Его дуновение бороздило застывшие, тихие, задумчивые воды осенних арыков, где плавали домашние утки, двигая перепончатыми красными лапками, которые хорошо просматривались в прозрачной воде. Утки бесшумно скользили по воде, то и дело, ныряя в воду, и весело обмениваясь кряканьем, как бы разговаривая между собой. Фарида и Гурракалон стояли на горбатом мосту, опираясь на деревянные перила и наблюдая за плавающими утками. Изображение супруг отражалось в воде, как в огромном зеркале.

— Гляди, Гурик, какая прозрачная вода! Словно зеркало! Посмотри на наши отражения! Вода, в которой отражаются мост, небо и облака, кажется бездонным! Какое зрелище: отражение осенних ив и тополей застыли как на картине художников! Какая красота! — сказала Фарида, глядя в воду.

— Да, милая, это музыка! Это — мелодия! Это — Фредерик Шопен! Это — Шуберт! Это — Штраус! Это Шостакович! Эта чистая прозрачная вода похожа на твои бездонные глаза, любимая! — сказал Гурракалон.