Юрий Милославский - Возлюбленная тень (сборник)

Основанный при патриархе Московском Филарете Никитиче и митрополите Киевском Иове Борецком в 1624 году, хотя бы и на испокон веков намоленном участке, он не мог быть отнесен к обителям очень древним. А расположенный в тридцати верстах от него уездный городок Изюм устроился полковником Григорием Ерофеевичем Донец-Захаржевским не менее чем шестьюдесятью годами позже; изюмский же городской герб был Высочайше конфирмован только 21 сентября 1781 года: на золотом его поле три виноградные лозы показуют именование города, а также, что плод сей в окрестностях его родится, как утверждалось в бумагах по екатерининской склонности к преувеличениям.

Вообще, Область Расселения Слободских Полков у властей числилась молодою; но при этом в служебной переписке настойчиво повторялся вопрос: не имеют ли местные жители странных каких обычаев? Нет ли чего особенного в их нравах, поверьях, обрядах, образе жития и обхождения? Не относятся ли между ними какие предания?

– Нет, – доносили с мест. – Жизнь свою препровождают они приличную поселянину; чтобы имели странные обычаи, особливое что в нравах, не видно; развалин старых городов по здешним местам довольно, но о таковых древностях по преданиям никаких обстоятельных известий не дошло; при реке Удах есть городище, называемое Каганово, и о нем также ничего, кроме несбыточных басней, обстоятельно не слышно.

Но следователь Александр Иванович не доверял ни скрытным и двуличным соотичам-слобожанам, ни показанным в описях и реестрах датам. Его убеждали только факты, а именно клекот в названиях рек – и ответный взгляд степного идола, иссеченного из самородного камня: вот, ты проехал и пристально посмотрел, душевно вооружась против объемлющего тебя мечтательного страха; но в жалкую твою, покрытую веснушками и чуткими язвочками, зудящую спину уже соблаговолили уставиться – так, что волосы у тебя на шкуре подлетывают торчмя: кто ты есть? – а ты? – да неужели не знаешь?

– …А в Каганове тогда купцы жили, – продолжил свое Гупало. – За людьми приезжали. Им начальство пригоняло с каждого села по сколько поймают за неделю; партию составят, расплотятся и ведут до Царегородского шляха, а оттудова за границу.

Они курили по второй, выйдя из милицейского рафика, что стоял на свободном от растительности глиноземном укате в ожидании старухи Асташевой; ее должны были подвезти из дому на телеге.

Вечером тело Стецька было выкуплено у сторожей за две бутылки польской водки и сторублевую ассигнацию; упаковано в припасенную следователем Александром Ивановичем полиэтиленовую пленку; вынесено из пределов институтского анатомического театра; и, погруженное в кузов грузовика, сотрясаясь и перекатываясь – ибо дядька Гупало не придерживал племянника с достаточною решительностью, – позднею ночью добралось, наконец, до густого ольшаника, увидя который, Титаренко опомнился и затормозил.

Купцы поклонялись своему божку по имени Аба и, чтобы им угодить, прибывшие по делам в Кагановскую факторию ротились: «Спаси, Аба!» – из чего и пошло московское слово «спасибо». В Великороссии оно задержалось, но принявшие истинную веру слобожане, помня, о каком «спасибе» идет речь, стали говорить «дякую».

– Вы, дядько, сторожам что-то дорого передали, – ухмыльнувшись на гупаловские заметки по истории Древней Руси, закурил третью следователь Александр Иванович. – Они вам за это и подякуют, и спасибо скажут.

Он был и вправду обеспокоен неосторожною щедростью, проявление которой заставит скучающих трупоохранников обсуждать свою сделку еще и еще, сравнивая выманенную у дураков «Выборовую» с любым другим вином, выпитым в последующие дни.

– То батюшка принес; усе с нашего села, как я сказал, что оно вже не так будет , через него передали на поминки, – махнул невидимою рукою Гупало; папироса его сронила пепел и от этого прибавила в яркости.

Дурнотная смерчевая легкость не давала Титаренке упасть. Но замедлись в нем это спиральное кружение и потяжелей его голова на единственный золотник, он бы тут же и рухнул, провалясь сам в себя, точно паяц, изображающий куклу-петрушку, покинутую кукловодом. Последний вес задерживался в ступнях, да и тот стремился скататься в атом – и дойти до полного уничтожения. Титаренко вернулся в кабину, приложил стопы к педалям, а тыльною поверхностью кистей уперся в баранку.

И сразу ему пробарабанили косточкою в стойку лобового стекла и предупредили, что, мол, едут; едут на длинной грузовой, или, как прежде говорили – навозной телеге, запряженной рыже-чалою кобылою с коровьим поставом.