Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика

— Здравствуйте!

— Здравствуйте…

Интересно, куда делась старая Анастасия? — подумал импресарио, шагая по шпалам к одиноко стоящему вагону его бывшей артистки.

— И зачем ты полезешь себе в ухо? — поинтересовался Викентий.

— Вы не шутите? — уточнила Настя.

— Какие шутки, — почему-то злился Яков Михайлович, крепко сжимая в руках пластинку. Оглянулся и, увидев, как старуха жадно доедает котлеты, заорал: — Прекратите есть, Загладина! Вы умрете не от Альцгеймера, а от обжорства!

Старуха не обиделась, вытерла губы салфеткой и поинтересовалась:

— А десерт?

— Вам что тут, пансионат для ветеранов сцены? — разъярился психиатр. — Десерт ей подавай! Надеюсь, «Фернет Бранка» выпьете рюмочку?

— Что это? — запросила информацию старуха.

— Ликер на травах, для улучшения пищеварения.

— Буду.

— Я вам укол сейчас сделаю, Загладина! — пригрозил Яков Михайлович. — Весь следующий год спать будете!

— Обойдусь без ликера, — согласилась она, ничуть не обидевшись.

— Здесь люди в ухо собираются залезать! — не мог успокоиться Яков Михайлович. — А всякие старухи!..

— Так ты можешь объяснить зачем? — настаивал Викентий.

— Нет, не могу, — Яков Михайлович старался дышать глубоко, пытаясь успокоиться. — Есть вещи, которые объяснить невозможно. Я чувствую, что это необходимо сделать. Именно после этой процедуры все пойдет по-другому. Мы выиграем темп! — И оборотился к Викентию: — Отведи Загладину… Ну, к этим… К однокурснику моему. Пусть немного поспит.

— Я не хочу! — взмолилась старуха. — Я не могу больше спать! К милости призываю!..

Несмотря на ее мольбы, Викентий взял Загладину под руку и повел в спальню.

Споткнувшись о ноги хозяев, старуха вскричала «Здесь покойные!», но была уколота в мягкое место снотворным и обмякла в руках человека-дятла. Викентий осторожно уложил ее в постель и, закрыв накрепко дверь, вернулся к остальным.

— Вы уже делали это? — поинтересовалась Настя.

— Вы имеете в виду, лазил ли я в собственное ухо?

— В мое вам вряд ли удастся влезть! — усмехнулась Настя.

Якову Михайловичу было не до шуток, он поскреб ногтем по пластинке, и Настя, закусив губу, сжала колени. Задышала сквозь сжатые зубы, покраснев щеками от прилившей к коже крови.

— Желаете побаловаться? — поинтересовался Яков Михайлович. — Можно устроить! С участием двух трупов и старухи!

— Извините, — проговорила Настя, прикусив до крови губу.

— Так-то! Шутит она! — все еще бесновался Яков Михайлович. — Викентий, раскури мне сигару!

— Да, отец.

Яков Михайлович сделал три глубокие затяжки и молвил:

— Поехали!

Психиатр разделся догола, сложив вещи на спинку стула, и, велев сыну следить за девушкой пристально, начал процесс. Он лег на пол и лежал так с полчаса. Казалось, что ровным счетом ничего не происходит. Грудная клетка психиатра мерно вздымалась и опускалась. Насте стало скучно и одиноко. Она принялась думать, что сама виновата в разрушении отношений с Иваном. Что, собственно говоря, страшного, что у него появилась какая-то девчонка? Все мужчины одинаковы, и им необходимы отвлечения от главной темы… Ее прекрасные глаза засверкали набежавшими слезами. Но здесь Настина память выдала ей короткий, полный ужаса сюжет о том, как человек-ксилофон хотел ее смыть, растворить в бульоне своего тела безвозвратно, и в ее живот тяжелым камнем вернулся страх.

Она отвлекалась, а между тем грудная клетка Якова Михайловича вдруг поникла на глазах, как будто из-под кожи вытащили ребра. Плечи, будто мячики, лопнули, заставив неразвитые мышцы обвиснуть. Вслед за ними и локти размягчились до разогретого пластилина, а костяшки пальцев рук растянулись вдоль вен и сосудов. Приблизительно то же самое произошло и с нижней частью тела. Бедра и суставы ног опали, словно их выжгли, и даже мужское отличие спряталось внутри кожного покрова, как черепашья голова.

Настя зачарованно смотрела на происходящее и вспоминала, что еще не так давно наблюдала подобную метаморфозу превращения Ивана в человека-ксилофона. Господи, подумала она. Иван не один такой!!! Есть еще люди, которые наделены миссией. Есть разные дороги к одному событию, и не известно, чья короче! Анастасия Ольговна подумала, что, вполне возможно, прожила главную часть своей жизни, исходя из ложных предпосылок.

Между тем изменения в анатомии Якова Михайловича происходили стремительно. Левое ухо увеличилось на глазах, становясь похожим на граммофонную трубу с широким раструбом.