Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика

Настя закончила играть композицию. Ее лицо было мокрым от слез. Это были слезы счастья, всеобъемлющего, великого счастья. Все, чем она мучилась, вышло из ее организма невидимыми испарениями, а на что надеялась годами, сбылось в многократной мере в сию секунду. Она опустилась на колени и долго целовала лицо Ивана. Он не противился, отвечал ей, но по-родственному, целуя Настины губы без страсти.

— Ну хватит, хватит! — попросил.

Она легла возле его лица, свернувшись в клубок.

— Получилось, Иван! — сияла, как театральный прожектор.

— Да, — согласился он. — Играла ты хорошо!

— Но то, что делал ты… Это нельзя облечь в слова!.. Ты что-то сделал с моей душой! Она переменилась! Ты Гварнери, Страдивари и Амати в одном инструменте!!!

Иван похвалу не различил, а посмотрел на настенные часы и предупредил, что до прихода импресарио остался всего час. — Нужно выбрать композицию для показа и приготовить чай.

— Конечно… — она поднялась с колен и предложила: — Фантазия-экспромт Шопена? Как тебе?

— Хороший выбор.

— Ну и чудесно.

Он был важным человеком в мире шоу-бизнеса. Он был Самый! Самый успешный, самый богатый, самый толстый и самый эксцентричный. Эндрю Васильевич Жагин каждую неделю перекрашивал волосы в радикально другой по сравнению с предыдущим цвет. Он носил штаны в клетку, и поддерживались они мощными кожаными подтяжками, скрипящими, сделанными на заказ. Его огромный организм возил лимузин с шофером лилового цвета. Своего негра Этьена Жагин заставлял наносить на черное лицо лиловый грим, напяливать на нос лиловые очки, а лиловое пальто для Этьена Эндрю Васильевич самолично заказал у Готье. Вот каким он был и какого водителя имел, продюсер Жагин.

Многие пытались перенять сей стиль, но никому не удавалось выглядеть с экрана телевизора так обстоятельно и внушительно, как господину Жагину. Его уважал даже Президент, хотя публично этого не признавал. Все артисты мечтали попасть к Самому, но он владел всего тремя звездами первой величины и одной юной прелестницей, которая пела под фонограмму очень одаренной, но неизвестной вокалистки. Юная прелестница создавала комфорт в жизни продюсера Жагина, и он даже доплачивал за ее популярность гендиректорам телеканалов.

— Мне больше никто не нужен! — объяснял Эндрю Васильевич. — Даже Иглесиас. Был бы жив Вертинский, его бы я нанял… В пару к моему лиловому негру!

Продюсер Жагин вообще не понимал, как его уговорили куда-то поехать, в какую-то дыру, слушать ксилофон. Господи, ксилофон!!! Еще бы гусли в пару!

Он не помнил, кто ему звонил и какие аргументы приводил (провал в голове полный), чтобы вот сейчас он поднимался по ступеням дома, загаженного маргинальными жильцами.

В его огромной жирной ладони спал карликовый кот по прозвищу Помазок. Кот был столь крошечным, что как-то продюсер Жагин после тяжелой пьяной ночи спутал животное с бритвенной принадлежностью и намазал с помощью него свою опухшую физиономию пеной для бритья. Кот завизжал так, что продюсера отпаивали неделю водкой, сделанной на березовом соке.

Жагин поднимался по лестнице и матерился искусно. Жильцы выглядывали поглазеть на того, кто так блистательно владеет фольклором, узнавали Самого, ахали и предлагали рюмочку. А кто и стакана не жалел. Принимал барином. Две тетеньки за пятьдесят поднимались следом и выпытывали у Самого информацию о его подопечных звездах: кто с кем и каким способом зарабатывает популярность. Жагин поклонникам снисходительно улыбался и с мата перешел на мяуканье известного шлягера, иногда насвистывая его, иногда тонким голосом забирался на высокие ноты. Ему было приятно сопровождение аборигенов. С утра его голову выкрасили в радикальный красный цвет, и ему казалось, что этот факт в этом месте обывателей уместен, напоминает им о социализме и советском флаге.

Он остановился у квартиры, к которой поднимался, и оглянулся, услышав, что прибыл к долбанутому чеченцу и его бабе, еще более долбанутой, чем сам зверь.

Русский человек уже генетически побаивается слова «чеченец», а потому у продюсера Жагина в животе булькнуло адреналином испуга.

Во попал, думал он быстро. Вот старый козел! И охрану оставил… Но на него смотрел его народ, а потому, сделав лицо бесстрашным, похожим на лик Че Гевары, господин Жагин ткнул в кнопку звонка и держал его нажатым, показывая свое раздраженное нетерпение. Дверь быстро открылась, и Самый увидел на пороге необычайной красоты женщину, икнул от смешанных водок и уже смягченный вошел в маленькую квартиру, где Настя приняла у него пальто и посюсюкала с Помазком. Кот был мужеского пола и лизнул девушке пальчик крошечным язычком, таким же красным, как и шевелюра Эндрю Васильевича.