Александр Иличевский - Ай-Петри

Наконец, чтобы не сгореть, я отстранился. И вдруг ее взор прояснился. Она смотрела поверх моего плеча – и прежде чем зрачки дрогнули блесткой, прежде чем в них покатился углом серый шар, я почуял движение воздуха за спиной – и, мертвея, теряя ее взгляд, обернулся.

Пересекая площадку, Дервиш несся, вскидывая парно лапы, нижняя губа трепалась от напора, верхняя открывала оскал, черные зенки были потушены. Я вырвал из кармана ракетницу, но тело смекнуло, что с предохранителя снять не успею – и по правилам пенальти стал падать, зачем-то вбрасывая рукой сетку с молоком. Поводок, вторя скачкам, стелился волнами. Прыжок был точным, но я успел. Дервиш рефлексивно хватанул пакеты, молоко полыхнуло – и волкодав, словно бы еще в воздухе, занеся задние ноги и выбросив вперед передние, дав всем телом судорожную волну, упруго, как хлыст, развернулся, черно-алая пасть в каплях молока мотнула сетку – и, выпустив рукоятку, я встретил его обеими руками.

Сумел одной рукой схватиться за ошейник и переправить себя вниз, под его прыжок. Выскользнул из-под туши, выпростал ноги, завалился и рухнул коленом на хребет, изо всех сил натягивая ошейник. Левой рукой вывернул, заломил лапу, лишая упора. Дервиш замер. Потом что-то хрустнуло, и пес затрясся, рванулся, я опрокинулся – и, отводя руками клацающую пасть, два раза ткнул его мордой в асфальт, перекатился с ним через спину. Ударяя, ища лапой опору, полоснул по груди. Во второй раз мне удалось перекинуть ногу и закатиться, осесть ему на спину, ногой выбивая заднюю лапу, не давая опоры выскочить из-под меня – и снова натянул ошейник на удушенье. Волкодав хрипел, но я понимал, что вся моя возня для него припарки, сил у него больше, мне ему хребет не переломить. Остервенело и потом монотонно я бил его кулаком по морде, по глазам, ушам, носу. Затекла рука, плечо зашлось дрожью и стало слабеть. Рванулся со стоном, мотнул головой.

Она стояла ровно. В ее глазах не было страха.

Захват слабел, локоть разгибался, я понимал, что сейчас волкодав вывернется и сначала перекусит мне руку.

Чуя, что агония может перемолоть и меня, я держал до последнего. Дервиш дернулся в последний раз – и, оглушенный могучей смертью зверя, я застыл, опускаясь в темноту, не в силах двинуться.

Она разжала мне пальцы. Потянула, усадила на скамью.

Тишина, насквозь раскаченная цикадами, звенела в ушах.

Она стояла на коленях, гладила Дервиша по морде, чуть раскачивалась, улыбалась, что-то шептала, слезы текли по ее изуродованному лицу.

За деревьями по дороге шли, орали, смеялись, вспыхивали потасовками группы подростков.

Она подсела ко мне. Кивнула:

– Похоронить надо собачку.

Я не понимал, чего она хочет. Я весь дрожал от легкости, с которой мог теперь ощущать руки, плечи…

Она ушла и скоро вернулась от станции вместе с этим парнем в шлепанцах.

Он был пьян. Сначала прянул, потом всмотрелся, присвистнул, присел рядом.

– Та, я бачу, сытно песик кушал…

Он взял волкодава за задние ноги, крякнул, с трудом сдернул с места, рывками поволок к станции.

Я тупо смотрел. Вдруг вскочил, оттолкнул парня, рванул тушу на себя, на колено, пробуя подлезть, перекинуть.

– Да, погодь ты, пособлю, – парень, кряхтя и матерясь, помог мне втянуть пса на спину.

Шатаясь, расставив ноги, я поднялся с третьей попытки. Белеющее здание станции закачалось мне навстречу.

Завалил пса в проем распахнутой дверцы, сам рухнул сверху, обернулся навзничь, встал.

Ее рядом не было. По дороге она куда-то пропала.

Делать было нечего.

Парень захлопнул дверцу, махнул рукой.

Я оглянулся, надеясь увидеть ее.

Оранжевые барабаны подъемного механизма были сравнимы размером с кабинкой. Толстенные демпферные пружины подпирали ее буфера.

Спрятав деньги, парень меня проинструктировал:

– Итак, командир ракетной дороги Мисхор – Ай-Петри приветствует вас на борту одного из своих лучших лайнеров. Посредством почти вертикального перелета вам предстоит подняться на обалденную высоту – раз-два-три-четыре метра, длина пути составит два километра двести, – начал он с привычной забубенностью, но вдруг осекся. – Короче, наверху не балуй. Если застрянешь, не ори, любуйся звездами. Утром сниму. За дополнительную плату. Шутка, – зевая, парень зашел в застекленную кабинку, махнул рукой и со стуком опрокинул один за другим три рубильника.