Виталий Павлов - День чудес

— Эх, Вовчик, так и не спел мне… «В моем столе…»

Мы вынесли последний ящик. Я вернулся посмотреть, не осталось ли чего-нибудь. Сцена была пустой, и только посередине, уронив голову, спал Евдокимыч в ожидании больших перемен, которые, по его словам, должны были произойти в клубе.

Нас пригласили работать на центральную танцплощадку города. В Парк культуры и отдыха. Весна на бродила по его аллеям, когда мы везли к раковине эстрады свои инструменты. Аромат цветущих абрикосов и вишен носился по городу, теплый ветер сдергивал на ходу пиджаки, заставляя улыбаться.

Парк белел в темноте скульптурами с мячами, веслами и рюкзаками. Целовались влюбленные десятиклассники. На нашу площадку невозможно было достать билеты. Молоденькие продавщицы, студенты и старшие школьники танцевали, держа в руках полиэтиленовые кульки, рекламирующие самолеты Аэрофлота, артистов нашей эстрады и морские путешествия. Сирень пенилась у комнаты смеха, у павильонов, переполненных доминошниками, у летнего Зеленого театра.

Хотелось влюбиться.

Директор был полной противоположностью Евдокимычу.

Во-первых, непьющий. Во-вторых, на репетиции никогда не ходил. В-третьих, никогда ничего не просил спеть. Фамилия его была Горохов.

Стригся он под бокс.

Называли мы его официально: «Товарищ Горохов», а между собой довольно длинно: «Директором зеленого гороха товарищем Театровым». Перед тем, как что-то сказать, он все время как бы сплевывал — говорил «тьфу-тьфу».

Может быть, он боялся дурного глаза? И таким образом оберегал себя и все свои дела?

— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Этим летом я впервые понял, что значит быть звездой эстрады, пусть даже в масштабе нашего города. Нас ждали у выхода с площадки, у ворот. Дома телефон не умолкал ни днем, ни ночью. Камешки звякали в оконное стекло, когда отключался телефон. И влюбляться было совсем не обязательно.

А хотелось…

Периодически нас всех вызывали на ковер в кабинет директора.

— Значить, тьфу-тьфу, вам говоришь, а вам как об стенку горохом? Я же просил, тьфу-тьфу, без ваших, обезьяних песен, тьфу-тьфу!!! А вы?!

А мы каялись и продолжали играть.

Я давно знал, что должно что-то произойти. Знал еще в тот день, когда Генка предложил всем сфотографироваться на площадке. Привели фотографа. Мы начали играть. Я сразу понял, что фотограф свое дело знает, что теперь до этого дня недолго уже.

Не люблю фотографий.

Армен и Маэстро заявили, что они уходят. Вот так ни с того ни с сего. С бухты-барахты. Как грома среди ясного неба. Просто так. Сказали, что уходят в филармонию и забирают свои ящики. Кто хочет, может пойти с ними. Кто хочет?

Кырла не хочет, он будущий врач, а сейчас студент.

Юрчик хочет, но может это сделать только через два года, а сейчас он уходит в армию.

Генка молчит, он даже разговаривать не хочет.

Шеф? Шеф хочет, он тоже давно мечтал.

А я?

Каждый день мы втроем приходили в Летний; театр, устраивались в холле и смотрели сквозь мутные стекла на прохожих, шлёпающих по лужам. Где-то рядом бродил духовой оркестр. Кожа на барабане отсырела от дождя, и удары звучали глухо и вязко, как будто что-то падало в жидкую грязь. Он бродил, этот промокший оркестр, кругами у моей улицы, ожидая зова. Но я молчал.

Потом появился Илюша.

Неожиданно. Как манна небесная, как чертик из коробочки. Он стоял по ту сторону окна нашего холла.

В коричневой мутоновой шапке. Я помнил его в этой шапке еще по школе.

Здесь не требуются музыканты? Ударник или пианист…

Конечно, требуются! Мы ведь давали объявление во все газеты… Только играть не на чем.

— Все свое ношу с собой! — сказал Илюша и показал сверкающую ударную установку и голосовую аппаратуру.

Мы настраивали инструменты.

— Соль чуть выше… А ре опусти. Проверь по ладам! А теперь все вместе первый аккорд!

До мажор.

Он заглушил плюханье барабана духового оркестра.

Наступила зима. Мы репетировали, а в остальное время выпиливали колонки, оклеивали дерматином. Я теперь не только пел, но и играл на бас-гитаре. Музыка согревала зимой в Летнем театре.

Приближалась весна.

Была суббота — день свадеб. Мы грузили аппаратуру. Не было только Кырлы. Он ждал нас. В тот вечер мы должны были играть на его свадьбе. Невеста тоже была студенткой. Мы ее никогда не видели. В тот вечер Кырла был далеко от нас. Только иногда он подходил к нам, брал гитару и пел почти как бородатый грек:

«Ты моя единственная…»

И еще: «Прощай, любовь, прощай…»