Агадырь кем только не населён! Русскими, немцами, чеченцами, корейцами, евреями, казахами, украинцами… Какого только народа тут не было! Мириады лиц, биографий. Все национальности имели здесь своих представителей. Ну, чем не Нью–Йорк?! Вся многоцветность мира. Нью–Йорк перешибает, правда, по общей многочисленности, плотности населения в воздухе и по количеству разноцветного населения. Сплошного народа нет, конечно, ни там, ни тут, везде целый спектр характеров, личностей, встречающихся в любых условиях, партиях, ассоциациях. Среди них кого только нет.
Как и в Нью–Йорке, в Агадыре множество свободных художников — искателей приключений — бичей, которые странствуют по свету в поисках свободы и заработка. Многие из них укрывались от повинностей, другие просто слонялись по свету. Анархисты, отщепенцы, просто прожектёры, болтуны, ханыги, вымогатели, бахвалы — им почти нечего было терять… разве что человеческий облик. И они теряли. Они нигде не существовали, они были сами себе неизвестны и обычно себя постоянно забывали. Был ли это рабочий класс? «Гегемон революции», на которых опирались наши классики марксизма? Если бы господин Маркс повертелся бы среди наших работяг «в бытовухе», что бы он тогда сказал про сознание? Что его определяет? Для многих из них реальность утратила смысл, и сохранялась только способность о ней разговаривать: «Людям не нужно знать правду, — она у них внутри, они сами её знают,” — так рассуждали в нашем Агадыре. Но где‑то есть правда никому недоступная… И говорят… и говорят…
В то же время тут у людей, живущих в беспросветном невежестве, вдруг может встретиться психологическая одарённость, стремление к прекрасному и невероятная этическая чувствительность. Как это возможно, и как уживаются жизненные стремления с окостенелостью? Я не могу понять, а может, и не нужно понимать. Тут можно было услышать и бессмысленные, бредовые рассуждения, и вдруг мысли и слова, достойные мудрецов.
Как‑то стены и люди на геологической кухне слушали, как повар Юрка бойко рассказывал о своей возлюбленной, как он был сражён её эффектной внешностью, и как… и что… Шофёр дядя Вася, вовлечённый вместе со всеми в юркины любовные излияния, вдруг спрашивает: «Юрка, неужто у тебя есть чем любить‑то?» — Юрка многозначительно хихикнул. — «Глупый ты, я о сердце говорю, а не о плоти… Суть любви душою понимать надо», — укоризненно и серьёзно сказал дядя Вася. Но где аудитория? Где магнитофоны! На фоне пустых эротических кривляний — такое проникновение (возможно ли?) в суть любви — «чувствовать душою». И как не удивиться несовпадению мест с людьми.
Вот буровой мастер Шмага, считавшийся первым остряком Агадыря, создатель присказок, шуток, о еде, о политике, о чём угодно, вместо тоги, облачённый в перекроенный спальный мешок, стоит как древнегреческий циник, окружённый поклонниками, ротразинув–шими от его слов, на буровой вышке, как на мраморных ступенях Форума, и посмеивается над всем миром. «У них есть карта, а у меня — голова», — подшучивал он над геологами. «Как стемнеет — будем брать». «У нас — не забалуешься «…И долго потом рабочие и буровики повторяют его высказывания, но не обладая мастерством Шмаги, затирают их до банальностей. «Родился — по собственному желанию, умер — по сокращению штатов…» Редкий гость — человек с мозгами, мог тут случайно затесаться, а вот «голов» вместе с «картами» — за скобками, — знаний соединённых с мыслями — попробуй отыщи. А на нью–йоркской стороне, где всё твёрже и жёстче требует соединения, часто ли оно отыскивается?
Биш–бармачить, пить чай, кумыс у гостеприимного казаха Жумаша, юрта которого стояла недалеко от нашего лагеря, для нас было путешествием в каменный век. В самой юрте есть какой‑то родовой, племенной дух, исчезающий повсюду, — очаг посредине, свет откуда‑то сверху, кошма из овечьей шерсти, запах… животные, кумыс. Жумаш принимал геологов по–восточному — «Шолом Алейхем, Разведка! — Большой золото ищите. Мын — хозяин страна. Жаксы (хорошо). Мын траба не едим, жарата биш–бармак». Он восседал на ковре и дальше своего места, казалось, никогда не двигался. — Жена и дочка вокруг него крутились. Был он кем‑то вроде старейшины среди окрестных казахов, и время от времени к нему наезжали местные джигиты. Что они обсуждали? Мы знать не могли. Наши шофера и рабочие «калымили» у Жумаша (он их нанимал за деньги) — перевозили, подносили, строили… В свою очередь через него геологи покупали баранов, что было тогда большой услугой в скотоводческой стране — где все бараны были куда‑то приписаны, их всё время какие‑то коммиссии пересчитывали, и приобрести барана было практически невозможно. Но Жумаша как–будто всё это не касалось, вся советская власть была где‑то, а он себе жил и жил независимо, по–философски, и барана мог для нас достать. «Биш–Бармак — жаксы (хорошо), вода — хорошо, небо — хорошо… — говорил он. — Ай, Ай…я..й. й! Ты — нервный, дикий лошадь — жаман — не хорошо».
Читать дальше