Диана Виньковецкая - На линии горизонта

Конечно, никому непредназначенные американские улыбки делают реальность более гостеприимной, даже если за ними скрывается безразличие и пустота. А какие вежливость может создавать иллюзии? Кажется к тебе относятся даже с восхищением, довольны твоей работой, мнениями, «всё хорошо», — и вдруг сюрприз — ты оказываешься на улице — тебя уволили, отказали, или сделали ещё какую‑нибудь гадость с улыбкой. (Мою сотрудницу Е. А. — химика из Одессы, американская профессорша, с которой Е. А. работала, пригласила на ланч — в благодарность, когда же они, наевшись и наулыбавшись, вернулись в лабораторию, то Е. А. нашла на своём столе копию жалобы, направленную в деканат, что дескать Е. А. перепутала какие‑то химикаты, подписанные этой самой профессоршей. И мы только гадали: когда та написала донос? До ланча или сразу после, пока Е. А. заходила в библиотеку?) Чтобы понять что стоит за вежливыми американскими словами и улыбками нам, привыкшим к выплёскиванию «правды вместе с матерью», требуется отдельный навык. В этой культуре сдержанности, недоговорённости, отстранённости, формальности, человек, воспитанный на цветастости, красноречивости, сочности, эмоциональности, теряется.

«Всё хорошо, мне нравится», — вежливо резюмирует Даничка, прочтя английский перевод моей книги. И я теряюсь.

Одни слишком эмоциональны, а другие — слишком формальны. Возможна ли искренность вместе с красотой и улыбками? Народятся ли такие своеобразные люди, соединяющие американский прагматизм и русскую эмоциональную душевность?

«Вы не должны рассказывать эту историю в присутствии американских женщин», — отозвав в сторону рассказчика, сказала американская приятельница нашему другу — профессору Бостонского университета. Что за история? — Анекдот про чукчу — «…так долго не живут», — «Американцы и так думают, что русские — дикари», — добавила она.

Я не буду углубляться в крайние феминистические взгляды некоторых американских женщин: не разрешать мужчинам подавать пальто, не смотреть сексуальным взглядом… много нелепого и смешного, и это требует отдельного очерка. С другой стороны многое из того что разрешают себе, наши русские политики, писатели, журналисты тоже безумно раздражает, беспардонность, высмеивания национальностей, возраст, женщин. И конечно, подобной дискриминации нельзя представить в серьёзной американской прессе. Политическая карьера господина Немцова в Америке закончилась бы сразу после того как он, выступая по телевиденью, (сама слышала) сказал: «Коммунисты ведут себя на выборах, как женщина в климаксе: каждый раз считают, что это — последний…» Мой любимый Иосиф Б. в своём эссе про путешествие в Бразилию в русском варианте пишет то, что в английском переводе или упускается, либо переводится нейтрально, а иногда даже заменяется на противоположный смысл: («Шведская вещь» о своей подружке — в переводе — «Скандинавская звезда». «Смуглые мордочки местного населения» в английском — «смуглые толпы» и подобное.) В другом эссе он объясняет: «Что ж, вполне возможно, что моё отношение к людям, в свою очередь, тоже попахивает Востоком. В конце концов, откуда я сам?»

Да, мы с Востока, и мне не раз было неловко перед детьми за свои «восточные» шутки, анекдоты. Некоторые из них, может быть, не такие уж страшные, но нет способа передать чужестранцу советско–российские понятия. Попробуйте перевести в американскую реальность уникальность нашего опыта: коммунальные квартиры, вожди, Василий Иванович, Петька, Рязанское радио… И если русские шутки, анекдоты кажутся диковатыми и не смешными американским друзьям, то это не значит, что у американцев нет чувства юмора. Так же как нам не всегда смешны американские шутки. Просто другая направленность… не такая.

«И если бы нашим да такую свободу, да мы бы и Африку кормили», — говорил двадцать лет назад Донской казак. Время двигалось и тут и там. Коммунистическая система обвалилась, и нашим «дали» свободу. Но свобода не падает в руки как мячик, и принять её совсем не просто. Как в легенде о Великом инквизиторе, Кардинал говорит Богу: «Зачем ты взвалил на них тяжкое бремя свободы…» Люди не могут принять свободу. И эта тяжесть свалилась на голову русскому населению. Что началось?! Повсеместный разбой, вплоть до языка, — свобода порождает инфляцию слова, и язык моментально отреагировал на свободу и стал осваиваться в новой ситуации. Конечно, русский язык пережил советские сцепления, переживёт и «демократические вливания», потому как он «и могучий и великий», а «время… боготворит язык». Помимо успехов в засорении языка, предпринимательские фантазии нуворишей тоже развернулись в полную силу. Приватизация обернулась грабежом, все расхватали на корню, и африканцам ничего не досталось. В Америке в начале века, было нечто подобное: банды в Чикаго, разбои на дорогах… правда, несколько на иной лад. И в условиях разворота трудно сказать: чем отличаются «такие» от «не таких»? Наши — «круче», восточнее?