Диана Виньковецкая - На линии горизонта

Как же вступать на эту зыбко–незнакомую поверхность? Не выпуская из рук молотка и не снимая сумки, забираюсь на бидон. В тишине подступившего страха сливаюсь с этим жбаном, как с самым любимым существом, будто в спасательной лодке. «Очертить бы около круг, как у Вия». Прямо передо мной шурф, вырытый рабочим, глубиной в метра два, с выкинутой из него кучей песчанисто–щебнистой земли. Какое‑то малоприятное чувство шепчет: Просто, как могила выглядит этот шурф. Да ещё этот орёл–могильник посвистывает. — А может это свист от трения щупальцев фаланг? «Оставайся дома и не иди в горы, — говорила мне мать. Зачем ты собралась?» — И правда, зачем я тут? Ни мамы, ни папы. Никого. Всего боюсь. Придумала быть геологом из желания уйти из дому, не подготовилась, захотелось мир увидеть, — вот и рассматривай! Ну, если кто‑нибудь сидит в шурфе? — Не оглядывайся!

Вдруг около линии горизонта причудились несколько движущихся точек. Это дикие верблюды! Затопчут меня вместе с бидоном, и никто меня не отыщет… От отчаянья пытаюсь стучать молотком по железному жбану, думая отогнать незнакомых существ. Но эти звуки, дрожащие и глухо исчезающие в бидонной воде, могла почувствовать и услышать только я. И ведь как бессмысленно бить единственно родное существо, да ещё такое, на котором сидишь, — прекращаю битьё и опускаю руки.

Дикие верблюды или неизвестные движущиеся точки довольно быстро исчезают за горизонтом. Долго ничего не различалось и не появлялось в виду. Миражи рассеялись. Откуда‑то одна за другой появились две ящерицы, от любопытства остановились и стали за мной наблюдать, а я за ними. Постояли, посмотрели и скрылись, а я осталась. Сижу на бидоне, в голове все страшные истории постепенно притупляются. Врезавшаяся в задние конечности, крышка бидона, наоборот, всё сильнее и резче даёт о себе знать и напоминает о долге. Никого не видно. «Ну, ничего, — говорю я себе, — нужно лить воду, и не нужно бояться. Зачем я геолог? Я в сапогах, и никто меня сквозь них не укусит, а землю буду трогать железным молотком». И вот уже совсем остро ощущаю врезавшуюся ручку крышки, и решаюсь слезть с бидона. Касаюсь сапогами песчаной поверхности Г олодной степи и чувствую, кто‑то пробирается в носки… Нет, это колются занемевшие нервные окончания. Вытягиваюсь, опираюсь на молоток, и в скрюченном виде направляюсь к шурфу. Делаю три шага вокруг выброшенных внутренностей вырытой ямы, заглядываю в шурф и… что я вижу?! По дну шурфа бегает небольшой зверек желтовато–бурого цвета с длинным хвостом, заканчивающимся перистой кистью из более длинных волос. Тушканчик, суслик или сурок.

Положение тушканчика сразу спасло меня от собственного страха. «Чего его бояться? — подумала я, — он сам в безвыходном положении, — напоминает моё собственное. Бежал, бежал по своим делам и свалился в яму, и как из неё выкарабкаться? И если я ему не помогу, то он так и останется в шурфе до самой смерти. Но как его оттуда вытащить? В рюкзаке у меня есть веревка, и с приступочки я её брошу, — попробую!» Я достала веревку, которой измеряется глубина шурфов и канав, сделала на конце её несколько узлов и спустилась на ступеньку шурфа. Тушканчик от моего присутствия забился в угол, встал на задние лапы, скрестил короткие передние на груди и замер. У него был такой умоляющий и просящий вид. Я бросила ему веревку просто так, наобум, совершенно не надеясь быть понятой. И каково же было моё изумление, когда он мгновенно, — я не поверила! — схватил её лапами! Я потянула его наверх, но он свалился, не удержавшись. «Какой ты сообразительный! Может быть я слишком резко дёрнула спасательный канат или слишком медленно? А может, причудилось, что он уцепился? Попытаемся снова!» — сказала я себе и бросила верёвку второй раз. И на этот раз пленник схватил верёвку пальцами, и… додержался до поверхности земли! Вот это да! Разве такое может быть! Мелкое, хорьково— сусликовское животное, без всякого разума, в жизни не видевшее ни человека, ни верёвки, никогда не сидевшее в такой глубокой яме, и так схватить лапами что‑то незнакомое, несоответствующее, чтобы выжить… Инстинкт или проблеск сознания?

От внезапного удивления я просто опешила. Стою с верёвкой в руках. Но моё удивление на этом не закончилось. Оказавшись на поверхности, тушканчик встал, опираясь на задние лапы и хвост, и перво–наперво вдохнул свой родной воздух. Потом сложил передние лапы на груди и огляделся вокруг. Повернул голову в мою сторону и застыл. «Ты что, ко мне обращаешься?» — спросила я его. Тушканчик встряхнул головой и поклонился. Он благодарил меня! Сказал: — Спасибо! Я совершенно в этом не сомневаюсь. И только после «благодарения» освобождённый поскакал громадными прыжками, касаясь земли одними задними ногами, прижав передние к груди, руля хвостом с кисточкой, — не оглядываясь. Тушканчик скрылся в барханах, а я так и осталась стоять с верёвкой и удивлением. Какой урок преподнес мне маленький зверёк! Такая воля к жизни… непостижимая. «Какая у природы может быть тайна?» — допытывала сестра. Как рассказать об этом? Скажут, не мираж ли разгулялся в твоей голове? Жаль, что кроме меня, ничьи другие глаза не видели поведения тушканчика, хотя ящерицы, наверно, тоже удивились. Геологов однажды поразил медведь, пришедший в лагерь, чтоб люди сняли с его пасти банку от сгущенного молока — так долакомился, что присосал банку к морде, и собственными лапами не мог освободиться, пока не сообразил обратиться к более высокоразвитым. Но ведь то был медведь, есть даже домыслы, что люди — медвежьи родственники, а тут у мелкотравчатого такое поведение. Чей же я родственник?