Диана Виньковецкая - Горб Аполлона - Три повести

И там, где казалось, мы должны были пасть от восхищения, там видим только… вырастающий горб… и не слышим его отчаянного возгласа: Я умираю! И не можем понять как страдало его тщеславие?!

«А точно ли был у меня талант?» «Был» Но из таланта вырос горб, который победил.

«Дина, как же вы не смогли Игорю помочь, предложить что‑то, поддержать, неужели вы не видели в каком он состоянии? Вот если бы он пришёл ко мне, то я бы не отпустил его, а помог бы ему, оставил его у себя пожить, обогрел, приласкал… ухаживал бы за ним, нашёл бы слова, понял бы, что Игорь нуждается в утешении… это бы не произошло. Как же так, неужели вы не почувствовали?…» — Говорили отдельные люди, что они более чуткие, более добрые, более жертвенные…

Я не спрашиваю, почему же он к вам не пришёл, я не спрашиваю, откуда у людей такое честолюбие? Я только поражаюсь степени человеческого «завышения», воле к превосходству, и не люблю напяливающих на себя волшебную шапочку идеала. Только человек, находящийся в сознании относительно мотивов своих поступков может быть добрым. Самоуверенность людей без анализа самих себя вызывает сожаление. «Всё должно быть сознательным, чтобы быть добрым». И как же быть сознательным?

С какой бы силой нас ни охватило бы сострадание… оно не спасло бы Игоря–Аполлона от его судьбы. Он уходит из этого земного существования без любви. «Никому не буду говорить ни одного приятного слова, всех буду ссорить, каждому буду говорить, что кто про него думает, наговаривать одному на другого, устрою маскарад мести!»

Вместо победного лаврового венка на голову Аполлона я бросила в его могилу щепотку камней, перемешанных с моими слезами, и один камушек остался в горсти. Он пробрался в перчатку и шебуршался. Глухо падали на дощатую поверхность гроба прощальные комья земли. Была грустная тишина. Никто не издавал пронзительных криков, напоминающих, что заключается в акте любви. Некому было прокричать, что жизнь — как соитие, в каждом акте которого ты умираешь, и некому было погрузить нас в неизвестный сон, чтобы посмотреть обратно на жизнь, и чтоб она засияла, какой бы мрачной она ни казалась.

А может, он сейчас выйдет из подвала, где отсиживается, и скажет, что это и была жизнь?! Я плакала, и никто меня не утешал. Игоря не было в этой материальной сфере, его бесконечно запутанные счёты с жизнью закончились.

Прощай Игорь, камушек с твоей могилы я принесла домой.

Спасла бы Димента от разрушения любовь?

— Я в этом сомневаюсь. Это женский способ мышления, пустые слова: «любовь — спасает». Много вы видели спасённых? — так с лёгкой иронией говорил мужчина с царственной внешностью Вольтера, сидя в изящной позе в плетёном кресле, на открытой веранде в окружении двух других мужчин и трёх женщин. — Я думаю, что любовь к женщине скорее разрушает и порабощает мужчину. Все его действия, вся деятельность мыслей направляются на достижения целей, поставленных в зависимость от чувств, и человек попадает в капкан–ловушку своих желаний. Я не верю в целебную силу женской любви. Нет, ничего она не может спасти.

От всей внушительной наружности этого человека, — прямая линия носа, высокий лоб, глубокие тёмно–серые глаза, — от интонаций, слов, движений веяло уверенностью и независимостью.

Была середина лета, «день августовский таял». В роскошном поместье на берегу океана на Лонг Айленде в доме, стоящем на обрыве, спускавшемуся к океану среди глыб, нагроможденных на глыбы, хозяйка дома госпожа Е. Ф., отпрыск старинного русского рода из первой русской эмиграции, принимала гостей. Её друг, профессор искусствоведения «Вольтер» — Виктор затеял разговор о любви. «Разбирать за чаем внутреннею жизнь с почти незнакомыми людьми? Что из этого получится?» — подумала про себя Е. Ф., но вслух сказала с лёгкой усмешкой:

— Ну что ж, теперь будем говорить только о прекрасном и возвышенном. О моргеджах, рецептах, ресторанах — больше ни одного слова.

Покинув столовую, общество расположилось на террасе–бельведере с открывающимся видом на океан, со сводами, увитыми глициниями, вокруг большого стола, в сияющей мраморной поверхности которого отражались все участники послеобеденной беседы, вместе со старинными серебряными рюмками. В рюмках было вино, а вокруг целый океан воды, зовущий каждого гостя на размышления о времени, быстроте жизни, круглости земли, неистребимости проблем и неизвестно ещё о чём. Что кому придёт в голову. Океан и люди. Подслушивает ли океан разговоры людей?