Кристиана Барош - Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении

Элоиза удивлялась все больше и больше: какое отношение эта штука имеет к почкам? Она тоже должна лопнуть — и что оттуда вылезет? Из почек появляются листики, а оттуда? Девочка побежала к калитке и стала поджидать там. Когда мама вышла проводить доктора, Элоиза попрощалась с ним так же, как это делал всегда Дедуля:

— До свидания, господин коновал!

Камю ходил с Дедулей в школу, вместе с Годоном и еще некоторыми другими.

— Меня больше не заманишь вкалывать на твоих отпрысков, урод ты этакий! Даже не потрудился, черт тебя возьми, научить свою внучку вежливости! Всего доброго, мадемуазель! Бьюсь об заклад, старикашка еще мно-ого новых слов нашептал тебе на ушко.

— О, да! — заверила доктора Элоиза, глядя ему прямо в лицо. — Вот только я не все понимаю. И раз уж мне надо знать обо всем, скажите: это правда, где и как у папы чирей застрял? На каком таком «не том месте»?

Мама, Дедуля и доктор Камю чуть не упали.

— Дедушка, — мама говорила очень сурово, но глаза ее смеялись, — у вас все-таки язык без костей! Теперь она станет повторять это на все лады с утра до ночи!

Доктор уже сидел в машине — бедняга, его всего трясло! — и, засунув голову под руль, вставлял куда-то ключик. Нет, эти взрослые все-таки очень странно иногда себя ведут! Наконец ему удалось сдвинуться с места, и его развалюха на дороге набрала нормальную скорость. Наверное, у его машины, как у папиной, проблемы с зажиганием.

Элоиза проводила его глазами, потом снова спросила очень твердо:

— В каком именно «не том» месте у папы застрял чирей?

Но ее собеседников уже и след простыл, а бабуля Камилла закричала:

— Идите ужинать, все за стол, пора!

Так никому и не удалось узнать точно, где застрял чирей у папы, зато ягодицы Элоизы, непрестанно расспрашивавшей всех, по этой причине сильно покраснели.

Что касается Дедули, он улыбался: усваивать новое всегда очень непросто, процесс познания требует времени и самоотверженности.

Кстати, «самоотверженность» — что это такое?

— А-а-а! Эта бабуля Камилла просто какая-то паршивая святоша! — вопила Элоиза, стоя на своей кровати с изогнутыми стенками.

Все заторопились к ней, кроме Бабули, которая, как обычно в этот час, пела в церкви.

Элоиза топала ногами, продолжая поминать Господа и его «мирских монашек», как говорил Дедуля, но внезапно она затихла: вошел папа, а Камилла все-таки папина мама. И Элоизе пришлось теперь ругаться про себя.

— Не понимаю, о чем ты? — спросил папа, который и впрямь ничего не понимал. Он никогда не слышит ничего, что его прямо не касается. Тем не менее, Элоиза насторожилась:

— Мышьяк и старые кружева… — напевала она, а злость и горе грызли ее изнутри. — В фильме они такие симпатичные, эти две старушки, правда, симпатичные, не то что эта… эта Бабуля, чтоб ее!

Все сомкнулись вокруг нее тесным кружком.

— Погляди, что ты сделала со своей постелью, — выговаривала мама, считавшая своей священной обязанностью проливать свет на все, что в жизни не в порядке, и наводить немедленно этот самый порядок.

— Плевать мне на постель! — во всеуслышание объявила Элоиза. — Бабуля швырнула мою палочку в печку!

Папа вытаращил глаза, мама распахнула рот — ну, просто чемодан, иначе не скажешь, зато Дедуля, наоборот, тесно сомкнул под закрученными кверху усами свои сморщенные губы. Ритон, спотыкаясь и падая каждые десять шагов — «в собственных ходулях путается, — говорил Дедуля, — что поделаешь, наследственность! Его отец был точно такой же до семи лет…», Ритон семенил на кривых ножках к сестре, пуская пузыри и бормоча что-то непонятное.

Элоиза бросилась на сбитую постель ничком и зарыдала:

— Моя палочка, моя чудесная палочка!..

Ритон встал на четвереньки, чтобы бежать быстрее, добрался до кровати, уцепился за сестрины волосы:

— Эй, что это с тобой, Лоиза?

Элоиза схватила братца в объятия, обильно поливая его слезами:

— Да-да-да, мой дорогой, у твоей Лоизы ужасное горе. — Краешком глаза она — поверх ритоновых кудряшек — поглядывала на папу, а в маленькое ушко, которое было как раз у ее губ, жарко выдыхала: — Да-да-да, гадкая Бабуля кинула мою палочку в огонь!

Ритон шлепнулся попой об пол, приговаривая: «Гадкая Бабуля!..» И принялся гладить довольно грязными ручонками коленки сестры, которая снова стала обнимать его и покрывать поцелуями:

— Да-да-да, ты все делаешь правильно, Ритон, ты моя прелесть!

Папа в бешенстве растер косточку на лодыжке — ох, поймаю я тебя! — и повернулся к Элен: