Олег Зоберн - Шырь

Совету воздержаться от ядовитой забавы деваха не вняла и за своими сигаретами сходила в дом. Рекла, прикуривши:

— Чё, так и будем стоять? Гулять же собрались.

Коля не ответил, в нощи умом витая.

— Да-а, заучился ты совсем в этой… семинарии. — Не знала она об изгнании обидном; Коля хмуро взглянул на нее и, нащупав в кармане куртки веревку, представил, как переиначится скоро многое.

— Коль, не бери колун. Мало ли — увидят? — просит деваха.

— Окромя зверей и сторожа на горе, в округе никого нет. Про лукавых умолчу, их легионы возле каждой души. — И, запев начало первой кафизмы Псалтыри, он напрямки, увязая в снегу соседского огорода, направился к темной рощице, к реке.

Деваха пошла следом, глядя на согбенного, с колуном на плече Колю, гадая, почему он не хочет в уюте и покое расслабляться, а с пением прет куда-то по сугробам.

Редко и нечаянно, но удавалось ему такое моленье, когда ко всему живому есть причастность и привычная юдоль вдруг отступает. От пения псалма Коле тоже стало вдруг радостно, и он попросил деваху:

— Прости меня. Помрачаюсь порой.

— Может, назад пойдем? А, Коль?

«Так надо ли творить обмыв чужой души? — опять подумал он. — Сам-то ведь терзаем пороками».

— Страшно? — спросил.

— Нормально. — Деваха слабину не выказала.

— И слава Богу, — Коля от ее смелости как-то по-особому обнадежился. — Мы уж добрели почти. Вон, за деревьями берег. Там удобно.

— Что?

Он промолчал. Лесной покой вновь пригрезился… Сейчас-то в чаще морозно и дремуче, а к лету оттеплеют подходящие места.

Позади угловато темнеет крышами поселок и зримы всего два огня: сторожка на горе и, ближе, желтое окно дачи. Свой свет со стороны тоже почему-то чужим показался Коле.

На подходе к реке Которосли, у прибрежных кустов, пролегла лыжня. Коля осторожно перешагнул этот одинокий путик. И деваху понудил:

— Не затопчи.

— Тебе лыжня дороже меня. — Деваха обиделась.

Он очи горе возвел — там звезда долгой зеленой чертой канула за лес слева, где болото.

— Видала? — спросил деваху.

— Нет.

— Да вот же, только сейчас… Зеленая почему-то. — Коля удобнее перехватил колун. Руки зябли. «Надо было рукавицы надеть», — подумал.

Впереди, у брода, речка замерзла во всю ширь, светлела меж дерев ровно оснеженным руслом.

— И зачем мы сюда пришли? — спросила деваха.

— Погоди-ка…

Близ берега Коля разгреб ногами снег, освободив пятачок гладкого черного льда.

Еще малость поразмыслил, глядя на поодаль стоящую деваху. Размахнулся, с плеча хряпнул по льду колуном — в лицо брызги, мелкое крошево. До воды не достал, а под снегом — длинно и глухо хрустнуло.

— Смотри не провались, — остерегла деваха.

Опять ударил: всплеск, и колун чуть было не выскользнул из рук в дыру.

Чтобы расширить отверстие, Коля края обколупал; черная, вязкая от хлада вода струится в проруби.

Отбросил колун. Хотелось быстрее закончить. Нерешительно потоптался и, укорив себя за промедление, деловито молвил:

— Иди сюда.

— Зачем?

— Ты молодая, тебе жить. Быстро все сделаем, и, считай, очистишься. И заново… — Коля, нервничая, сам подошел к девахе, достал веревку. — Снимай одежду. Привяжу тебя, держать буду, чтоб под лед не утянуло. Окунешься, ныне вода целебна: праздник же, Крещение.

Деваха отступила на шаг, но Коля взял ее за руку и потянул к проруби.

— Пусти! — Она хотела вырваться и упала. — Отцепись!

— Чего орать-то? А?! — Коля ухватил деваху за воротник, поволок по снегу. — Уймись, глупая, для тебя же… Не веришь?

Она билась, кричала. Коле неприятно было видеть деваху такой очумелой. Навалился, стащил с нее пальто и свитер, объясняя:

— Крещенская вода непроста. Тут дно чистое, ни стекла, ни топляка, по грудь будет. Да не голоси ты! — Стукнул деваху легонько, для острастки. Та умолкла, но вдруг больно укусила его за запястье и высвободилась…

— Ну и беги! Беги, малодушная! — Коля одышал ладони, замерзшие от возни на снегу, и, стоя у студеного пятна проруби, подумал с досадой: «Не поверила деваха… Э-эх, не смогла».

Укушенная рука ноет. Лес на том берегу непрогляден, а речка — серая снеговая дорога — будто подсвечена изнутри. Коля собрал девахины вещи, взвалил на плечо колун и пошел к дому.

Она заперлась в комнате.

— Открой, — взывал Коля. — Ну открой, слышь?

Деваха не отвечала, плакала.

Усталый, он прилег на кухонный диван. Под гуд мушиный потекла мглистая накипь пережитого, сны потекли, по-обычному морочные; в печи прогорело, и дом отпускал тепло в трубу, понеже запамятовал Коля прикрыть заслонку.