Олег Зоберн - Шырь

Поле. Дорога здесь из бетонных плит. Володя начинает рассказывать о своих прежних гулянках в миру, таким образом он кается:

— Вот, братья, были у меня южные дела… В городе Краснодаре любил я Ольгу, продавщицу из супермаркета. Она мне готовила такие завтраки, что я с похмелья сразу оживал… Любил я и Нину из Волгограда, служащую банка. Она дома разводила пуделей, а я, грешный, ревновал ее к этим чертовым пуделям кучерявым…

— Володя, ты про северо-восточные дела расскажи, — прошу я; он все свои незамысловатые амурные истории разделяет по сторонам света относительно Москвы, и мне сейчас почему-то хочется послушать северо-восточные.

— Запросто, — соглашается Володя. — Я работал экскаваторщиком на строительстве газопровода под Новым Уренгоем и любил там Рахиль, она приехала с проверкой из Московского института охраны труда… Любил я и Ольгу, собирали с ней ягоды на болотах в Тюменской области…

Мы сворачиваем с дороги в поле. Саныч идет впереди. Он покашливает в кулак и время от времени сшибает клюкой сухие стебли борщевика. Я знаю, что ему не нравится, когда Володя рассказывает о своих любовных похождениях.

Вдруг Саныч останавливается и, тыча клюкой в темноту, говорит:

— Вон, смотрите, человек!

Идем выяснять, кто это. Оказалось — неподалеку из земли торчит погнутый кусок листового железа.

Саныч вынимает из кармана фонарь, и мы видим на ржавчине внизу едва различимую от давности надпись черной краской: «ДМБ-83».

— Вот это да! — восхищается Володя. — Сильно. До мурашек пробирает. Всегда удивляюсь, глядя на такие знаки.

— Ничего удивительного, — говорит Саныч. — Обычное дело. А мурашки у тебя от холода… Я вот тоже, хоть и глава скита, а обманулся: принял металлолом за человека, хотя много раз уже видел этот железный лист.

Володя нагнулся, трогает надпись. В луче света — его длинная растрепанная борода.

— Бережем батарейку, — сказал Саныч и выключил фонарь.

Возвращаемся на дорогу, преодолеваем небольшой подъем. Отсюда, с горки, видны огни поселка городского типа. Они мерцают вдалеке, мне видится в них очертание огненной козы, и я не хочу к этим огням. Но на днях моя очередь идти туда, продавать на федеральной трассе лукошки из ивняка, разделочные доски, четки, деревянных медведей на подставке, бьющих молотками по наковальне, и другие наши поделки.

Пару месяцев назад Тоша ненадолго вышел из депрессии и вы́резал из липовой болванки маленькую куклу с одновременно злыми и блаженными чертами лица. Он назвал ее «Морально подавленный Митрофанушка» и сказал, что таких кукол можно продавать. С помощью резцов по дереву мы наклонировали пробную партию МП-Митрофанушек, и они неожиданно хорошо пошли, особенно активно их почему-то разбирают дальнобойщики. Саныч тогда хвалил Тошу за смекалку.

Володя тоже смотрит вдаль, задумался, хлюпает носом, кутаясь в свой новый балахон.

Ветер шуршит никлой от ночных заморозков травой. Саныч, чтобы мы не забывали о своих душевных пустынях, поучает Владимира:

— Кеды у тебя совсем изорвались, который год не снимая носишь. Чтобы теплее было, надевай на них галоши… Праведник, тоже мне. Зачем Олежу искушаешь? Накладываю на тебя маленькую епитимью: читай каждый день десять раз молитву иеросхимонаха Парфения Киевского. Там есть такие удивительные слова: «Господи, молю Тебя о всех тех, которых я, грешный, опечалил, обидел или соблазнил…» Пойдемте, братья.

На обратном пути Володя опять рассказывает, но уже не про баб, а о том, как работал когда-то в Новосибирске на снегоуборочной машине.

— Расскажи-ка нам лучше еще раз, как ты в рядах ярославских бегунов-безденежников конфликтовал с вологодскими хлыстами, — говорит Саныч Володе.

— С их человеком я встретился в гостиничном номере, — послушно меняет тему Володя. — Полковник госбезопасности хотел, чтобы я подписал соглашение, а я сказал ему: «Бегуны-безденежники никогда не откажутся от нательных хоругвей, потому что презирают и хлыстов, и вашу власть». Да, вот так я сказал, и никто еще мое мнение до сих пор не оспорил.

— Ладно, не назначай себя, Владимир, последней инстанцией, — осаживает его Саныч, — а то вновь перегоришь духом, и на Иларионов день придется тебе воздержаться от икры минтая и разных тефтелей.

Володя умолкает. Он жил со старообрядцами и много знает о них, в частности — о противостоянии бегунов-безденежников и хлыстов, которое случилось в 88-м году.

Возле источника останавливаемся. Надо расходиться по избам.