Говард Джейкобсон - Вопрос Финклера

— Справедливо. Но это был не игривый намек.

— Знаю, — сказал Треслав, — и не обвиняю тебя в непочтительности. Уверен, ты любил старика так же сильно, как я.

Снова установилось молчание. А потом Финклер задал вопрос:

— Могли мы это предотвратить?

Треслав был озадачен, поскольку вопросы такого типа обычно задавал он сам.

— Мы могли за ним присматривать.

— А он бы нам это позволил?

— Если бы мы действовали аккуратно, он бы ничего не заметил.

— Странно, — задумчиво произнес Финклер, — у меня уже было такое чувство, будто он нас покинул.

— Он так и сделал.

— Нет, я почувствовал это гораздо раньше.

— Когда именно?

— Сразу после ухода Малки. У тебя не было ощущения, будто с ее смертью он тоже как бы перестал жить?

Треслав постарался вспомнить.

— Нет, такого ощущения не было, — сказал он.

В его представлении смерть любимой женщины была только началом. Он был создан для того, чтобы скорбеть, и нередко воображал себя согбенным старцем, из года в год посещающим места, связанные с памятью о любимой. Что касается Либора, то сразу после смерти Малки он показался ему даже несколько более живым, чем он выглядел в период ее болезни. Будь на его месте Треслав, он представлял бы собой куда более жалкое зрелище.

— Однако нечто подобное мне показалось позднее, примерно в то время, когда я сошелся с Хепзибой, — сказал он.

— Ну и кто из нас зазнается? — спросил Финклер. — По-твоему, только сведя вас вместе, он счел наконец-то выполненным свое земное предназначение?

Интересно, что скажет Финклер насчет его зазнайства, если узнает о той истории с Тайлер, которую Треслав считал одной из причин самоубийства Либора? Но Финклер об этом не узнает. Или ему это уже давным-давно известно?

— Нет, я имел в виду другое. Я к тому, что мы с Хепзибой вроде как начали все заново, а это могло навести Либора на мысль, что для него новое начало уже невозможно.

„Черт, и зачем я это говорю? — подумал он. — Звучит так, будто я оправдываюсь“.

— В таком случае он стал бы чаще видеться со мной, — сказал Финклер. — Я мог бы составить ему компанию как еще один вдовец без перспектив начать все заново.

— Чего уж там, тебе еще не поздно.

— Ты просто не в состоянии этого понять. Ты не можешь встать на одну доску с нами. Сколько раз ты начинал заново и останавливался в самом начале? Ты не был вдовцом, ты даже не был разведен. И сейчас ты начал с чистого листа: новая женщина, новая религия. Мы с Либором были мертвецами, обитавшими в лоне мертвой веры. И ты позаимствовал наши души. Удачи тебе. Нам все равно не было в них нужды. Но только не воображай, будто мы трое были хоть в чем-то едины. Мы не были тремя мушкетерами. Мы двое умерли, чтобы жил ты, Джулиан. Боюсь, это слишком христианская мысль для такого места. Что скажешь?

— Что я могу сказать, кроме того, что ты никакой не мертвец.

Или он все же мертвец? Сэм Ходячий Труп. Треслав не решался поднять глаза и посмотреть на своего друга. Он ни разу не взглянул на него с момента прихода на кладбище. Он вообще никого и ничего здесь не видел, за исключением Хепзибы — ее он упустить из виду не мог.

— А что касается нас двоих… — Финклер не завершил свою фразу, заметив поблизости третьего человека.

К могиле подошла женщина и встала у ее дальнего конца, видимо из нежелания мешать их беседе. Постояв немного, она наклонилась, взяла горсть земли и высыпала ее между пальцами на могильный холмик.

Мужчины по-прежнему молчали.

— Извините, — сказала она. — Я приду сюда попозже.

— Нет-нет, останьтесь, — сказал Финклер. — Мы сами через минуту уходим.

Когда женщина склонилась к земле, Треслав успел ее разглядеть. Она была в возрасте, но выглядела бодрой и держалась с достоинством. Одета строго и элегантно, голова покрыта легким платком. „Явно не впервые на еврейском кладбище и на еврейских похоронах“, — подумал он. Она не казалась подавленной даже перед лицом смерти.

— Вы родственница? — спросил Финклер, намереваясь в таком случае сообщить, что семья покойного только что отбыла, но если она хочет к ним присоединиться…

Женщина легко распрямилась и покачала головой:

— Нет, я просто старый друг.

— Мы тоже, — сказал Треслав.

— Сегодня очень печальный день, — сказала она.

В глазах ее не было слез. В отличие от Треслава. Насколько сухими были глаза Финклера, он судить не мог.

— Большое горе, — сказал Треслав.

Финклер кивнул в знак согласия.

Все трое оставили могилу и двинулись по дорожке к выходу с кладбища.