Элис Уокер - Красные петунии

— Что стало с блаженством,— повторила Айрин и тоже хихикнула.— Они дружно крякнули, пристукнули стаканчиками и затопали ногами. Заботливая официантка осведомилась, не надо ли чего.

— Узнайте, что стало с блаженством,— отвечали они смеясь и заказали по двойной.

— Через пару лет я опять начала разваливаться,— рассказывала Анастасия.— Появился лицевой тик, вечная простуда и эта, как ее, диаррея. Ты тогда бы на меня посмотрела! Волосы как медная проволока, а лицо, что твоя Индонезия, все в волканах. Даже зубы начали шататься. Что ж это такое, ведь я испытываю умиротворение, думала я, откуда эти напасти? Я уж не помнила, когда крепко спала ночь напролет.

Но я не хотела расставаться с Источником, о нет! Знаешь, немного самого обыкновенного секса, но вдоволь наркотиков, чуть-чуть музыки и кто-то более значительный, чем ты, между тобой и богом, и внешний мир, за этим узко очерченным кругом, перестает интересовать.

— Гм-м-м ,— ответила на это Айрин.

— Оставить Источника? Да ни за что на свете. Во всяком случае, пока жива, просто и разговора не может быть. Приехали родители — такие же ненормальные, как и я, но они все же забеспокоились, потому что я стала сама с собой разговаривать и останавливала прохожих на улице.— Она пожала плечами.— Ну и обратно в Арканзас. Несколько месяцев домашнего ареста, никаких наркотиков, церковная музыка (знаешь, ведь «свидетели Иеговы» рады перекричать баптистов) и сознание, что ни черные, ни белые в Арканзасе не знают, как с нами быть. Сознание, что мы не настоящие. И что из-за двойной игры родителей мы все чокнутые. Они приходили в ужас, когда я дружила с неграми-бедняками, они высказывали разочарование в моем вкусе, когда мои друзья принадлежали к среднему классу, но были черными, и были уязвлены и завидовали, если я дружила с белыми. Откуда же мне было взять национальной гордости?

Я вышла замуж за первого встречного, который законтрактовался на строительство аляскинского газопровода, нашла себе здесь работу. И развелась. Voila [22] Здесь: вот таким образом ( франц. ). .

Айрин вспомнила Фаню, чей интерес к чтению удалось в конце концов восстановить с помощью невольничьей были [23] Особый мемуарный жанр XIX века, повествовавший о злоключениях невольников на Юге, которые потом, с помощью аболиционистов, бежали на Север. о негритянке, так похожей, по ее мнению, на нее самое, что она читала эту быль с не меньшим воодушевлением, чем Анастасия сейчас рассказывала.

«Твоя мать была белая? Да, она была очень светлокожая, но недостаточно все-таки , чтобы белые считали ее своей. Волосы у нее были длинные, но чуточку волнистые.

А твои дети тоже были мулатами?

Нет, сэр, они были совсем белые. Они выглядели совершенно как он... а потом он сказал, что скоро умрет, и еще сказал, что, если я пообещаю ему уехать в Нью-Йорк, он отпустит меня и детей на свободу. Он сказал, что никто не догадается, что я цветная, если я сама об этом не проговорюсь».

— Я рассказывала тебе когда-нибудь о Фане Эванс? — спросила Айрин.— Нет? Это одна из женщин, которых я пыталась научить читать газеты, что было очень нелегко, так как она отказывалась учиться читать, если в тексте говорилось о чем-нибудь неприятном. При условии, что мир таков, как он есть, приятные новости было найти довольно сложно.

— О да, кажется, что-то такое припоминаю,— ответила Анастасия, чтобы поддержать разговор. Она ничего такого не помнила.— Но погоди, давай поговорим о том, что сейчас. Человек, с которым я живу, индеец, алеут, я говорила об этом?

— Наверное, хотела рассказать,— отвечала Айрин,— но, пожалуйста, избавь нас от саги о сексуальном превосходстве, прямо женской нежности и могучих бицепсах.

— А он такой,— радостно отвечала Анастасия,— но я не стану об этом.

— Спасибо,— сказала Айрин.

— Мы живем в маленьком рыбачьем поселке, с одной-единственной фабричкой, где коптят лосося. И все тамошние женщины умеют это делать. Но как белая,— она усмехнулась, взглянув через стол на Айрин, которую донимала изжога,— или лучше сказать «не местная»? Ну, как бы то ни было, они не ожидали, что я тоже сумею коптить лосося вместе с ними. И когда я занялась этим делом, они были в восторге. А я словно заново родилась. Они об этом еще не догадываются, но скоро я стану совсем как они.— Анастасия умолкла.— Да, наверное, Источник действительно был фашист. Только фашист мог говорить, что все люди — ничто. Нет, каждый из нас — нечто. Некто. И я не могла жить так, словно цвет кожи меня не волнует. Полагаю, никто в Америке не может быть к этому безразличен. В том-то и заключается драматизм положения. И, однако, в моем случае, с моим цветом кожи я и на черную не тянула. И всегда за две секунды удовольствия надо было благодарить два часа. Всего-навсего за две секунды.