Элис Уокер - Красные петунии

— А что, его беременная дочь замужем? — холодно осведомилась Айрин.

— А почему она должна быть замужем? — переспросил Спокойствие.

— У нее ведь есть Источник,— фыркнула Тишина.

Вот этого Айрин и опасалась, но почла за лучшее переменить тему.

— Кто обеспечивает Источника всем необходимым? — поинтересовалась она.

— Мы все,— отвечали они горделиво.— Его жизнь слишком драгоценна, чтобы тратить ее на добывание хлеба насущного.— И, помолчав, Умиротворение пояснила: — Он учитель , как и ты. Его работа — наставлять.

— Мне жаль,— сказала Анастасия на следующее утро,— но мы решили, что тебе лучше уехать.

— Что? — изумилась Айрин.

— Ты не одобряешь нашего образа жизни.

— Не поняла.

— Послушай,— сказала Анастасия,— я наконец-то собрала себя по кусочкам, и все благодаря Источнику. Я понимаю, что я — ничто. Вот это Источник и тебе хотел втолковать. Ты все еще считаешь себя личностью, будто ты что-то значишь. Твои африканцы тоже так считают, но они ошибаются,— терпеливо объясняла Анастасия,— но если все мы — ничто, если каждый из нас — никто, то и унизить никого нельзя.

— Но он же расист! Он обращается с дочерьми как с рабынями.

— Он выше всего этого. А ты ничего не понимаешь, совсем ничего. Ну, послушай, если все мы — ничто, значит, все мы равны. Это так ясно, не правда ли?

— Ясно, разумеется, но так не бывает.

— До своего кризиса я тоже ничего не понимала. Я хотела быть вроде Кэтлин Кливер. Однажды я видела ее на одной вечеринке в Нью-Йорке. У нее были прямые светлые, точь-в-точь как у меня, волосы, она сидела в уголке и целый вечер молчала. Не сказала ни единого слова. Говорили только мужчины. Спустя несколько месяцев все вдруг переменилось. Теперь говорила она, потому что мужчины были мертвы или за решеткой. Она ругалась нехорошими словами, носила сапоги и темные очки, одевалась во все черное и позировала фотокорреспондентам с револьвером в руке. И я делала то же самое. Я даже завела себе любовника, негра-левака, который бил меня и запрещал разговаривать с «чужими», даже если это были мои друзья. Но приехали из Арканзаса родители и забрали меня. Заперли в «санатории», и прошло много времени, прежде чем я поняла их точку зрения.

Когда я была маленькая, мне очень хотелось все переменить. И потом, когда начались сидячие забастовки, я тоже хотела участвовать. Я была за интеграцию в школах и кафе. Но я была такая светлокожая и даже понятия не имела, что у меня тоже курчавые волосы,— мать начала их выпрямлять, когда мне было три года, ей-богу. Но цвет моей кожи ей проблем не доставлял. (Господи, до чего же мне надоела эта цветная проблема!) Но тогда у меня еще не было сложившейся концепции бытия. А мои родители уже обрели истину, вот почему им так нравится Источник. И мне тоже. Они знают, что все мы — ничто, и цвет кожи — просто иллюзия, и все в мире неизменно. Источник учит, что ничего нельзя переменить, что все страдания — от нашей собственной невзыскательности к себе и что величайшее благо жизни — равнодушие к ней, в этом и состоит наслаждение, если оно вообще возможно.

— Благо жизни — в равнодушии?

— И родители поручили меня заботам Источника. Они помогают его содержать, присылают деньги. И это окупается.

Голодный ребенок плакал, ползая по полу. Айрин подошла к нему и взяла было на руки, но в комнату ворвалась мать и выхватила девочку:

— Мы стараемся оберегать ее от эманаций зла.

— Сука,— выругалась Айрин едва слышно и вновь повернулась к Анастасии, которая так и вибрировала от сознания своей правоты.

— Анастасия,— сказала ей Айрин,— я приехала не для того, чтобы осуждать твой образ жизни. Я проделала этот длинный путь потому, что моя собственная жизнь разбита вдребезги. Понимаешь? — Айрин знала, что насчет Источника она права, но разве в этом дело? — подумала она.

— Возможно, относительно Источника я ошибаюсь. Может быть, ты права, что его защищаешь, но, господи, сейчас не самый подходящий момент в моей жизни, чтобы вот так, сразу, кинуться меня наставлять. Может быть, я отнеслась к нему с предубеждением, заранее настроилась против него, и он это почувствовал...— Она еще что-то бормотала в том же роде, но Анастасия не слушала ее. И Айрин представила себе, как глубокой ночью Умиротворение, Тишина и Спокойствие отрепетировали заранее всю эту сцену. И только Блаженство с самого начала радовалась ее приезду.

— Твоя жизнь — дело твоих собственных рук,— ответила Анастасия с каменным выражением лица.