Александр Дьяченко - Плачущий ангел

Наши отцы периодически съезжаются на совместные праздничные службы, навещают друг друга. Есть возможность пообщаться, разрешить недоуменные вопросы, а ему с кем душу отвести? Его собрат в лучшем случае находится в соседнем областном центре. Вот и начинают они тянуться к православным отцам. Знаю, в одной епархии отец ксёндз неизменно участвует в крестных ходах с православными, потом идёт с отцами за праздничный стол, прогонять его никто не прогоняет, зачем обижать человека?

А как-то при случае, разговорился я с одним таким католическим пастырем, он служит в соседней с нами епархии. Порядочный и верующий человек, приехал к нам в самом начале 1990-х. Прежде чем ехать - долго готовился, учил наизусть Евангелие, думал, если арестуют, так будет на память читать Слово Божие. Не пригодилось, никто этого батюшку не арестовывал, и вообще, никто у нас на него внимания не обращает, а ему одиноко.

– Может, мне в православие перейти, а? – спрашивает он меня. - Как ты думаешь? Время уходит, а я никому не нужен...

Всё верно, человек приходит в этот мир, чтобы испытать, или лучше сказать, пережить любовь и самому ощутить эту самую нужность кому-то. Церковь учит, что Бог есть Пресвятая Троица, пребывающая в единой Сущности. Тайна этого единства человеку недоступна, но зато нам открыто, что Троица непрестанно пребывает в состоянии любви каждой Ипостаси друг к другу. Всякая характеристика, касаемая Бога, понимается нами, как абсолютная, потому и человек, испытывая Любовь, в разной степени приближается к познанию главной Тайны.

Только та высокая Любовь с обывательской точки зрения для нас недоступна и непонятна, потому, что она жертвенная, а на жертву мы чаще всего не способны. Но где-то там, в глубине души человек всё одно догадывается, что истинной может быть то, за что можно осмысленно жертвовать: деньгами, временем, здоровьем, жизнью. Потому она завораживает, мир останавливаются перед ней, не переставая в душе восхищаться, и даже иногда, пытаясь подражать.

Но если обычный человек способен испытать чувство любви и нужности в своей семье, то как же тогда спасаться монаху? У него никогда не будет ни жены, ни детей, кого ему любить? Кого любить тому же одинокому ксёндзу, и кто полюбит его? Ведь и любовь имеет утешение, когда она ответна...

* * *

Прошло уже почти четверть века с тех пор, когда трое друзей, тогда ещё совсем молодых ребят, приехали в глухое село, в храме которого служил старый опытный архимандрит. После службы он ласково принял юных алтарников, говорил с ними на разные темы, и только после, как бы, между прочим, ответил на главный вопрос, ради которого они и ехали:

- Тебе и тебе - быть протоиереями, езжайте поступать в семинарию к преподобному Сергию Радонежскому, а тебе, - он посмотрел в сторону третьего, - тебе быть монахом, это твой путь!

Так будущий отец Нафанаил узнал свою судьбу, которую поначалу даже было пытался избежать. – Ну, не хотел я жениться, никогда не хотел, не видел себя в качестве мужа и главы семейства.

Говорил он так, скорее всего, потому, что рос сиротой, не знал отца и не представлял себя в этой роли.

– Но и монахом я себя никогда не видел.

Пока друзья учились в семинарии, будущий отец Нафанаил примерялся к новому для себя образу жизни, ездил по монастырям, подолгу трудился на послушаниях, и, в конце концов, пришёл к владыке за благословением об определении на жительство в один из епархиальных монастырей. Владыка к тому времени уже знал и его самого, и о желании молодого человека стать монахом. Потому вскоре совершил над ним постриг, а через несколько месяцев рукоположил в первый священный сан. Приблизительно тогда же, закончив учёбу в семинарии, и женившись, стали священниками и двое его друзей...

Хотя будущего отца Нафанаила я знал ещё мирянином, но по-настоящему мы подружились, когда он пробыл в монашестве уже где-то около семи лет...

Батюшка часто восклицает:

- Да какой я монах, - настоящие монахи постоянно пребывают в молитве, а я в строительстве. Те умной молитвой мир спасают, а я молюсь о кирпичах да гвоздях.

К тому времени, действительно, благодаря его незаурядному уму и кипучей энергии возобновилась монашеская жизнь одного из старинных русских монастырей, основанных ещё до раскола. А потом его благословили в наших местах строить храм и детскую школу. Вот тогда мы с ним и сошлись.

Ещё задолго до моего священства, помню, ехал из Москвы электричкой, а рядом со мной сидели и разговаривали между собой двое мужчин, как я потом понял, возможно, это были монахи, или монастырские послушники. Говорили они громко, и я невольно слышал их разговор: