Дуглас Кеннеди - Покидая мир

— Мне повезло.

— У вас имелась веская причина атаковать мисс Клегг?

— Еще какая. Сначала эта женщина втянула моего партнера в это дело с фильмом. Потом стала его любовницей. Они добились большого финансового успеха, а в результате скрылись, наделав долгов и повесив их на меня. Из-за всего этого я находилась в состоянии чудовищного стресса. Я не могла спать. У меня путались мысли. Из-за бессонницы у меня кружилась голова. Я не могла сосредоточиться. Я с трудом справлялась с самыми простыми вещами. Вот почему…

Я замолчала. Доктор Айрленд закончила фразу за меня:

— Вот почему вы вините себя в том, что случилось?

— Да, — шепнула я.

— Но вините также и Адриенну Клегг?

— Причина и следствие.

— И поэтому, когда она вернулась в Бостон, вы на нее напали?

— Причина и следствие.

— Вы это уже говорили.

— И снова повторяю. И больше я сейчас ничего не могу сказать.

Снова повисло молчание, и я понимала, что доктор оценивает меня, прикидывая, выдержу ли я, если она еще надавит.

— Ну что ж, продолжим через три дня. Кстати, вам не кажется, что стоило бы пообщаться с заведующим кафедрой, юристом, друзьями…

— Нет.

— Мы могли бы связаться с ними от вашего имени.

— Нет.

— Это окончательный ответ?

— Да.

— Депрессия — это естественная реакция на…

— После того, как тебя не хватило даже на то, чтобы убить себя?

Доктор Айрленд заскрипела ручкой по бумаге:

— Я назначаю вам антидепрессант, миртазапин. Главным образом для того, чтобы обеспечить вам нормальный сон.

— Он поможет мне не смотреть в зеркало и не видеть то, во что превратилось мое лицо?

— Это все заживет.

— А потом… Что потом? Я смирюсь наконец со своей «потерей», научусь с этим жить и перестану «горевать»? Вы собираетесь вешать мне на уши подобную чушь?

Доктор Айрленд встала и начала складывать вещи.

— Я могу утешать, когда меня об этом просят, — бросила она, — и могу быть безжалостной, если сочту, что это необходимо.

— Я в утешениях не нуждаюсь, доктор.

— Тогда вот вам безжалостная правда: вам придется жить с этим каждый день до самого конца жизни. И вы понимаете это, потому и собираетесь покончить счеты с жизнью, как только отсюда выберетесь.

— Этого вы знать не можете.

— Мы продолжим в четверг в то же время.

Вечером я приняла миртазапин. Сестра Рейнир объявила, что дает мне пятнадцать миллиграммов препарата («доктор велела»), чтобы я наверняка заснула.

— Доктор Айрленд рассказала, что вы напали на какую-то женщину с острым предметом. А потом рассказала, при каких это было обстоятельствах. Не могу сказать, что осуждаю вас. Не уверена, что не поступила бы так же.

О, хватит меня подбадривать… внушать мне, что я ни в чем не виновата. Я не собираюсь следовать новой американской традиции, по которой принято отрицать свою вину. Я виновата. Очень, очень виновата.

Миртазапин действительно помог мне уснуть, и я поведала сестре Рейнир, что под действием препарата начинаю воспринимать какие-то вещи менее остро.

— Хотите сказать, что уже почувствовали себя получше? — спросила она примерно через неделю после того, как я начала принимать препарат.

Я догадалась, что вопрос с подвохом. Антидепрессантам требуется время, минимум несколько недель, чтобы включиться в обмен веществ и начать воздействие на мозг. Вырубали они меня исправно, но я сознавала: ждать какого-то серьезного эффекта пока рано. Поэтому лучше не возбуждать подозрений, не провозглашать, что я нахожусь в согласии с собой, и не нести подобную фармакологическую белиберду в стиле Полианны. Лучше выразиться обтекаемо: «От таблеток я хорошо сплю. Но заторможенной себя не чувствую».

Сестра Рейнир поддалась на эту уловку. Ею было одобрено и мое решение начать прогуливаться по отделению с помощью ходунков, и мои встречи с врачами. Я по-прежнему оставалась единственной пациенткой в психотделении. Хотя мне была предоставлена возможность пользоваться телевизором, я выбрала в качестве компании радиоприемник и постоянно слушала местные программы национального радио. Обследовала я и скромные ресурсы больничной библиотеки. Неожиданно для себя я все-таки обнаружила сотню или около того книг, меня заинтересовавших. Например, потрепанный томик Грэма Грина «Суть дела» — этот роман произвел на меня глубокое впечатление, когда я читала его в первый раз, лет восемь назад. Правда, я не знала, под силу ли мне будет сейчас справиться с мотивами потери, расставания и с повторяющимися воспоминаниями об умершем близком человеке. Все равно я твердо решила перечитать его, стараясь больше концентрироваться на точном и образном языке Грина, его невероятной легкости и тонком понимании того, что все мы обречены на страдания из-за своих эмоциональных порывов и потребности во что бы то ни стало подавлять других. Книга ободрила меня, как ободряют нас все хорошие литературные произведения, еще раз продемонстрировав мне, что все в этом мире несовершенно и преходяще, а все мы просто заложники вечности, отчаянно пытающиеся навести порядок в своей хаотичной жизни.