Дуглас Кеннеди - Покидая мир

— Нет, ты сказала именно то, что хотела, каждое слово… Ты всегда смотрела на меня как на неудачника и жалела, что стала со мной спать. Что ж, пусть. Но знай, пришлось бы мне выбирать между тобой и Адриенной, я выбрал бы Адриенну и даже глазом не моргнул.

Последние слова он выкрикнул и ткнул пальцем прямо мне в лицо. Потом схватил куртку и свою фотокамеру и ушел.

Я не видела его еще три недели. И не слышала о нем ни слова. Я пробовала звонить ему на мобильный. Я посылала бесчисленные сообщения по электронной почте. Через сорок восемь часов я позвонила в Гарвардский киноархив и узнала, что Тео взял шестимесячный отпуск… и что его местонахождение в настоящий момент неизвестно. Тогда я съездила к нему на квартиру. Оказалось, что она сдана гарвардскому аспиранту из Мумбаи. У того тоже не было адреса Тео — только номер почтового ящика для писем до востребования. После этого я испробовала другой подход — извинялась перед Тео в многочисленных электронных письмах за то, что не сумела сдержать эмоции, писала, что искренне сожалею о том, какое направление принял наш разговор… предлагала — в самый последний раз — встретиться и искренне поговорить с глазу на глаз.

Ответа не последовало.

Я позвонила Адриенне. Она тоже хранила молчание, не отвечая ни на мои звонки, ни на электронные письма. Я ясно представляла, что они вдвоем смотрят, как на экранах их телефонов высвечивается мой номер, но молчат, потому что сговорились от меня избавиться. Теперь я уже не сомневалась в том, что они живут вместе и состоят в сговоре против меня.

— Конечно, он ее трахает, — сказала Кристи. Она заезжала в Кембридж через несколько недель после исчезновения парочки. — Сама посуди, он мужик. Они клюют на любую бабу, если только она доступна и не возражает. Тут все дело в другом — сколько времени ты еще намерена это терпеть и, если уж на то пошло, с какой стати ты вообще терпела все это до сих пор?

— У нас же ребенок.

— Но он-то давно не занимается Эмили, так что…

— Я понимаю, понимаю…

— Если мужчина, с которым ты живешь, исчезает из твоей жизни на несколько недель, если у него даже не хватает мужества позвонить тебе и сказать, где он и что с ним, позволь спросить — на хрена тебе вообще его возвращать?

Я опустила голову, моргнула и почувствовала, что к глазам подступают слезы.

— Дело не только в этом, есть и другие вещи, поважнее, — начала я.

Тут я рассказала ей про телефонный звонок. Мама позвонила мне на прошлой неделе. Это был наш первый разговор после того неудавшегося визита. Когда родилась Эмили, я отправила маме фотографии, а она ответила вежливой официальной запиской, в которой говорилось, что Эмили, конечно, прелестная девочка и она желает, чтобы дочь принесла мне много радости и счастья. Вот так. Я накатала длинное письмо (мама упорно отказывалась вести по электронной почте личную переписку, хотя и вынуждена была ею пользоваться на работе). В нем я писала, что жизнь коротка и что, если она хочет навестить нас в Кембридже, я всегда буду рада ее видеть. Прошло две недели, я уже собиралась позвонить маме, когда от нее пришла открытка:

Джейн!

Честно говоря, я думаю, что сейчас не самое подходящее время для визита. Возможно, в будущем я изменю свое мнение.

Если это случится, я сама с тобой свяжусь.

Всего наилучшего,

мама.

P. S. Пожалуйста, не пиши и не звони, я не передумаю. Я знаю, что мне по силам выдержать, а что нет.

Я не стала перечить и навязываться с приглашениями, но каждые полгода исправно посылала ей фотографии Эмили, вкладывая в конверт короткую нейтральную записку, что-то вроде: «Подумала, может, тебе интересно будет посмотреть, как быстро подрастает твоя внучка». Мама неукоснительно отвечала вежливой открыткой, отмечая умный взгляд, красоту Эмили и т. п. Однако со мной она явно по-прежнему не желала иметь ничего общего… до той недели перед приездом Кристи, когда вдруг, совершенно неожиданно, раздался ее звонок.

— Буду краткой, — заговорила она подчеркнуто деловым тоном. — У меня обнаружили странную опухоль, доктор настаивает на том, чтобы я легла в больницу в Стэмфорде на обследование. Я сочла, что нужно поставить тебя в известность.

— Что говорит врач, насколько это серьезно? — просила я.

— Не надо делать вид, что ты очень встревожена, Джейн…

— Ты несправедлива, и сама это знаешь. Я всегда тревожусь о тебе. Если уж кто и возводил между нами стену, это была не я.