Алексей Смирнов - Записки из клизменной

– Что, совсем ничего?

– Не… Полковник один лежит, поглупел так резко, что даже в армии заметили. Уволили… Говном стал кидаться. Жена три дня терпела, а потом сдала… Ну, что еще? Из окошек тут прыгали, но это ерунда…

– И белочка не радует?

– Не, не радует… Тут День туриста был, так мы все сидели-ждали, когда кто-нибудь нажрется. Один не обманул, до комы… Думали – все… Но часа через два заворочался. Все трубочку пытался из горла выплюнуть, мешала.

– Даже дырку сделали в горле?

– Ага… Мы смеялись, не помогали… Гляжу – бланш у него под глазом; потом вспомнил, что это я же его будил… Он когда очухался и стал отвечать на вопросы, все объяснил… Работяга… Сказал, что ему зарплату пивом выдали…

– А так все тихо?

– Да… Уходить надо… сдаю я что-то…

Больница.

Собрание, разные вопросы, уровень высокий.

Раньше такое называлось товарищеским судом. Теперь никак особо не называют.

Выступает административная женщина, образование высшее, должность внушает любострастие. Ее негодование не имеет границ. На повестке дня – сотрудница непечатного поведения. Аудитория взволнованно кивает, согласная искренне.

Выступающая кипит.

Дескать, эта сотрудница такая вся из себя. Наглая. Короче, медсестра. Пьет, курит и многое другое. Ей раз сказали по-хорошему, а она все равно. Ей два сказали по-хорошему, а она все равно. Ей три сказали по-плохому, а она опять. Да что же это такое? Ее уволили. А она снова пришла. Побыла немножко и…

Ораторша округляет глаза в изумлении:

– Восстала, как фенис из пекла!

Друг-реаниматолог жалуется:

– Тоска какая-то, никакого яркого бреда. Какие-то идиоты просто, уроды.

– ??

– Ну, не знаю. Ну, вот лежит один. Опился. Лежит и вообще ничего не говорит. То есть просто ничего. Только глазами по сторонам зыркает – видно, что ему все очень интересно.

– Так может, паралик у него какой?

– Да нет, просто опился. Ну, получше стал. Три дня зыркал, потом материться начал.

– Разобрался?

– Ага. Я ему трубу воткнул, кислородом дышать и молчать дальше.

– Теперь снова зыркает?

– Ага, снова. Как раньше. Лежит. Я вчера хотел его в люди выписать.

– Да. В такие же.

Чем примитивнее организм, тем ему безопаснее.

Маменька рассказала про санитарку, с которой работала давно, еще при старом режиме, в отделении послеродовых заболеваний. Маменька им заведовала.

Эта санитарка ничем особенным не выделялась. Пожилая уже, тихонькая. Когда маменька кого-нибудь обрабатывала, санитарка часто стояла за спиной и смотрела. Маменька ее не гнала: пускай смотрит, если интересно.

А потом санитарка уволилась, и о ней долго ничего не было слышно. Пока не выяснилось, что она сидит в тюрьме.

Оказывается, она не просто смотрела. Она была себе на уме, запоминала. Потихоньку таскала к себе инструменты, пока не собрала набор. И когда решила, что уже пора, сделала кому-то аборт. За что и попала в тюрьму, потому что убила.

И дали ей за это два года.

Я это к чему? Я к тому, что если бы такое устроил дома дипломированный доктор с квалификацией, он получил бы намного больше. А с того, кто официально ни хера не соображает, спрос невелик. Он просто не подумал и нечаянно.

Вы приглядывайте, друзья, кто там у вас за спиной стоит и смотрит.

А вот еще однажды, как вспоминает маменька, ее роддом консультировала одна Марья Николаевна.

Терапевт.

Ходила все, ходила.

Первые подозрения появились по ерунде: всего-то и написала, что не был обнаружен яйцеглист.

Но потом, когда она назначила гипотензивные средства, маменькины подозрения почему-то усилились. И она решилась спросить:

– Марья Николаевна, а вот вы назначаете гипотензивные средства – они от чего, по-вашему?

– Они от тенезмов.

Маменька сказала:

– Марья Николаевна, забудьте, пожалуйста, к нам дорогу. Забудьте, что существует этот адрес. Настоятельно вас прошу.

Та и забыла.

В защиту Марьи Николаевны можно сказать, что она ни в чем не виновата. У нее вообще не было диплома, как потом выяснилось.

К нам постоянно возили разные травмы. Попадались среди них просто возмутительные, взывавшие к отмщению. Сразу же сообщали в милицию: такой-то и такой-то, получил по лицу тяжелым тупым предметом. Может не выжить. Неизвестный.

И вот однажды такого доставили, но известного. В смысле, при нем имелись документы и даже сопровождающие.