Филип Пулман - Добрый человек Иисус и негодник Христос

— Пустая трата времени, — отрезал прокаженный. — Сюда каждый день приходит с дюжину нищих, может, больше; они притворяются калеками — и нанимаются к разным святошам. Одна-две драхмы — и они поклянутся, что вот уже долгие годы страдают от слепоты и увечья, а потом разыграют чудесное исцеление. Святые? Целители? Не смеши меня!

— Этот человек совсем другой, — возразил Христос.

— Помню я его, — проворчал слепец. — Иисусом звать. Пришел сюда в субботу, как дурак. Священники не позволили ему никого исцелять в день субботний.

— Одного человека он все-таки исцелил, — напомнил хромой. — Старика Хирама. Разве не помнишь? Иисус велел ему: возьми постель твою и ходи.

— Чушь собачья, — отрезал слепец. — Хирам дошел только до храмовых дверей, а там повалился и вновь принялся просить милостыню. Мне старая Сара рассказывала. Еще жаловался: зачем-де у него средства к жизни отобрали? Он же только попрошайничать и умел. Уж эта мне ваша болтовня о праведности, — обернулся он к Христу, — ну, где тут праведность-то — вышвырнуть старика на улицу, а у бедняги ни ремесла, ни дома, ни мелкой монеты? А? Этот ваш Иисус требует от людей слишком многого.

— Но он в самом деле праведен, — возразил хромой. — Говори что хочешь, мне дела нет. Его праведность ощущается, видится в глазах…

— Я — не видел, — отрезал слепец.

— А по-твоему, что такое праведность? — спросил Христос у хромого.

— Да просто малая толика человечности, господин. У бедняка мало радостей в жизни, а у калеки и того меньше. Касание дружеской руки для меня, господин, дороже золота. Если бы ты обнял меня, господин, просто обхватил бы руками на краткий миг и поцеловал, уж как я бы дорожил этим воспоминанием. Вот это была бы подлинная праведность.

От нищего разило. Вонь фекалий, мочи, блевотины и многолетней застарелой грязи окутывала его облаком. Христос нагнулся и попытался обнять его, и вынужден был отвернуться, и сдержал позыв к рвоте, и попробовал снова. Вышло несколько неловко: хромой рванулся обнять его в ответ, и вонь сделалась невыносимой, так что Христу пришлось поторопиться с поцелуем, после чего он оттолкнул нищего и выпрямился.

Из темноты под колоннадой донесся короткий смешок.

Христос поспешил наружу и прочь, всей грудью вдохнул холодный воздух. И лишь миновав высокую башню на углу храмового комплекса, обнаружил, что во время неловкого объятия хромой нищий украл у него с пояса кошелек.

Дрожа всем телом, он присел на углу под стеной и зарыдал — о себе, о потерянных деньгах, о трех нищих у купальни Вифезда, о брате Иисусе, о больной раком блуднице, о всех бедняках мира, о матери с отцом, о своем детстве, когда праведность давалась так легко… Нельзя, чтобы все продолжалось так, как есть.

Успокоившись, он отправился на встречу с ангелом в дом к Каиафе. Его по-прежнему била дрожь.

Когда Христос явился, ангел уже ждал его во дворе. Их обоих тотчас же проводили к первосвященнику. Тот загодя отпустил своих помощников, говоря, что должен обдумать их слова, а ангела приветствовал как весьма уважаемого советника.

— Вот этот человек, — промолвил ангел, указывая на Христа.

— С вашей стороны очень любезно заглянуть ко мне. Не хотите ли подкрепиться?

Христос с ангелом отказались.

— Пожалуй, вы правы, — кивнул Каиафа. — Дело невеселое. Я не хочу знать твоего имени. Твой друг наверняка уже объяснил тебе, что нам требуется. Стража, которой приказано арестовать Иисуса, стянута отовсюду и не знает, как он выглядит; кто-то должен указать на него. Ты готов?

— Да, — ответил Христос. — Но зачем вам понадобилась лишняя стража?

— Велик разлад — я говорю со всей откровенностью — не только в нашем совете, но в народе в целом, и солдаты в стороне не остались. Те, кто видел и слышал Иисуса, возбуждены, беспокойны, неустойчивы; одни любят его, другие порицают. Мне пришлось выслать отряд, которому я вполне доверяю: уж эти-то не станут спорить промеж себя. Положение крайне щекотливое.

— А разве ты сам его не видел и не слышал? — спросил Христос.

— К сожалению, не довелось. Естественно, я выслушиваю подробные отчеты о его речах и деяниях. В более спокойные времена я с превеликим удовольствием повстречался бы с ним и обсудил обоюдно интересные вопросы. Однако мне необходимо поддерживать крайне зыбкое равновесие. Моя главная забота — не допустить разобщения среди верующих. Одни фракции хотят полностью отколоться и присоединиться к зилотам, другие требуют, чтобы я ни много ни мало объединил всех иудеев в открытом противостоянии римлянам, третьи настаивают, чтобы я поддерживал хорошие отношения с наместником, поскольку наш первейший долг — беречь мир и жизнь соплеменников. Мне необходимо выполнить как можно больше требований и при этом не настроить против себя тех, кто остался разочарован; но превыше всего — сохранять какое-никакое единство. Удержать равновесие непросто. Господь возложил это бремя на мои плечи, и я должен нести его — насколько достало сил.